Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Иди ко мне, – шепнула она.
Этих трех слов оказалось вполне довольно, чтоб сокрушить тонкую преграду, отделявшую мир духов от мира людей. Снизу повеяло жаром, и отбившаяся от прочих змея, выскользнув из-под земли, устремилась вверх, обвила ее тело кольцами. Увидеть змею Абита не могла, но чувствовала, как кольца сжимаются все туже и туже, однако нисколько не испугалась: ведь змея объяснила, чего ей хочется, а Абите хотелось того же самого.
– Иди ко мне, – повторила она.
Змея послушно устремилась к ней, проникнув внутрь сквозь рот, сквозь ноздри, сквозь уши, сквозь самые сокровенные места промеж ног, заполнив тело и душу. Абита застонала от наслаждения, но тут чувства ее обострились, и в ноздри ударил всепоглощающий, кружащий голову запах крови – крови стражников, а в ушах отдалось биение их сердец. Захлестнутая приливом невиданного, уму непостижимого голода, Абита словно бы разделилась надвое. Веки ее сами собой поднялись, взгляд пал на Нортона. Змея внутри устремилась к стражнику, однако Абита воспротивилась этому всеми силами, и обе, рухнув наземь, сцепились в схватке за власть над телом. Переполнивший голову рев заглушил мысли: и змея, и Абита завопили, зарычали, завыли, точно дерущиеся коты.
– Заканчивай дело! – крикнул Самсон. – Скорее, не то змея погубит тебя! Свяжет вас только кровь. Убей его, убей стражника! Заверши чары!
Абита – а, стало быть, и змея – обе они вновь перевели взгляд на Нортона. На сей раз Абита не стала противиться их общим желаниям, и рев, шум ожесточенной схватки в голове, унялся.
«Убить его!» – подумала змея.
«Да, убить!» – согласилась Абита.
«Убить его», – подумали обе.
«Ножом», – подумала Абита.
«Да, ножом», – согласилась змея.
Обе – Абита, змея – приподнялись, сели, крепко стиснули в руке нож, подползли ближе и вонзили клинок Нортону в горло.
Веки Нортона вмиг поднялись, глаза округлились от ужаса. Упиваясь его страхом, змея и Абита сообща испустили яростный вой и сообща вогнали нож в грудь стражника – раз, и другой, и третий, и унялись только после того, как клинок насквозь пронзил сердце.
Из груди Нортона вырвался сдавленный хрип, и сердце стражника остановилось, умолкло навеки. В тот же миг голоса змеи и Абиты соединились в один, и сами они сделались одним живым существом с одним на двоих сознанием, одной душой, одним сердцем – сердцем, с каждым ударом исторгающим смертоносный яд.
Еще миг, и перед Абитой распахнулся настежь весь мир: чувства ее обострились, словно с головы сдернули густую вуаль.
Сотни змей, продолжавших кружить под коралем, снова слились в одну, и Мать Земля заскользила прочь, в глубину земных недр.
Зрачки Абиты расширились, открывая ей все тайны, хранимые темнотой, уши не упускали ни единого звука: казалось, твари ночные поют только для нее. Тут она и услышала их голоса – голоса приближающихся людей, а еще рык, рокочущий в ее собственной груди, и обернулась к Самсону.
Глаза Самсона сверкали огнем. С легкой улыбкой на губах он кивнул, и Абита, вынув из ножен на поясе Нортона абордажную саблю, поднялась на ноги. Ноги держали надежно – ни онемения, ни боли, ни хромоты.
Из сумрака пахнуло ароматом лаванды с полынью, и двенадцать призрачных женщин одна за другой подошли ближе, окружили Абиту кольцом. Встречаясь с Абитой взглядом, каждая откидывала назад волосы, открывая лицо, необычайно схожее с ее собственным, и вот, наконец…
– Мама!
Двенадцать женщин запели. Напев их звучал гулко, словно отголоски далекого эха. Мать, туго натянув прядь волос, перекусила ее зубами, а остальные последовали ее примеру, свили волосы в кольца, кольца соединили друг с другом, и вскоре на ладонь матери легла цепочка из дюжины волосяных звеньев.
Абита потянулась к ней, уверенная, что от первого же прикосновения цепочка исчезнет, рассеется, как и двенадцать призрачных женщин, но нет, оказавшееся самым настоящим, вполне осязаемым, ожерелье и не подумало исчезать. Тогда Абита, отрезав саблей прядь собственных волос, свила ее в еще одно, тринадцатое колечко, и накинула скрепленное им ожерелье на шею – точно так же носила волосяную цепочку мать.
Мать улыбнулась, как и каждая из ее матерей.
Абита улыбнулась им всем в ответ, и ее матери одна за другой растаяли в воздухе, однако их сила, их нежность остались с Абитой, так что сомнений быть не могло: отныне они связаны навсегда и больше уж не расстанутся.
Небо с Ручьем залились радостным смехом, и Абита захохотала тоже, только ее дикий, торжествующий хохот ничего доброго никому не сулил. Ноздри Абиты защекотал новый запах – запах страха. Умолкнув, она огляделась и заметила Гаррета. Не помня себя от страха, Гаррет полз прочь в надежде укрыться в конюшнях. Глаза Абиты сузились, верхняя губа поднялась, обнажив небольшие клыки. Запрокинув голову к небу, она завыла – громко, протяжно, чтоб все вокруг, мужчины, женщины дети, слышали и знали: зверь идет по их души.
– Еще раз, – велел капитан Мур.
Джейкоб покачал головой.
– Говорю же вам: демон это был, демон! Зверюга вот с такими рогами!
Капитан слушал Джейкоба с Ричардом на крыльце дома Анселя. Рядом лежала изрядная груда оружия – пистолетов, мушкетов, шпаг.
– А ты, Ричард? Ты его тоже видел?
– Так точно, – подтвердил Ричард. – Чистая правда. Зверь. Рога, копыта, и хвост. И хвост, мать его…
– Однако вооружен он был томагавком? – уточнил капитан Мур.
– Так точно.
– Какой же дьявол, кроме индейца, будет таскать при себе томагавк? Вы уверены, что ваш «демон» – не просто дикарь краснокожий?
– А рога у индейцев растут? А хвостом махать индейцы умеют?
От обоих стражников явственно несло ромом. Пожалуй, с пьяных глаз, да в такой темноте, любой краснокожий покажется демоном – особенно если додумается таковым нарядиться.
Ночную тьму разорвал надвое вой – протяжный, неописуемо жуткий вой, поднявший дыбом волосы на предплечьях.
На крыльцо вышли судья Уотсон с Анселем.
– Что это? – сдавленно пискнул судья.
– Похоже, какая-то тварь нечистая, – добавил Ансель, беспокойно кося из стороны в сторону рачьими глазками.
– Всего-навсего дикари, – буркнул в ответ капитан Мур. – Полагаю, кучка отщепенцев из тех, что помоложе, явилась поозорничать. Я с такими не раз дело имел. По существу, опасности никакой. Просто храбростью щеголяют друг перед другом. Пара метких выстрелов – и разбегутся, попрячутся по лесам.