– А-а, – раздосадованный, прорычал он, протирая глаза.

Тем временем рыба исчезла.

Тут Ричард вскрикнул, и капитан, оглядевшись вокруг, обнаружил, что все его спутники, донимаемые насекомыми, лихорадочно утирают глаза и лица, спотыкаются на ровном месте.

«Что происходит?» – удивился он.

Вдруг впереди, среди зарослей, мелькнуло лицо. Ведьма! И… что это она? Улыбается?!

– Вон она! – закричал капитан. – Вон, совсем рядом!

Сорвавшись с места, он бросился за ведьмой. Остальные ринулись следом, и тут всех их накрыло, окутало огромное облако дыма. Увы, всего секунду спустя капитан понял, что это вовсе не дым, а москиты, тысячи тысяч москитов, назойливо лезущих в глаза, в уши, в ноздри – вдоха не сделать, москитов не наглотавшись!

Капитан Мур отчаянно завопил, подхватив дружный вопль остальных, и москиты немедля набились в рот. Споткнувшись, поперхнувшись, закашлявшись, капитан с отвращением выплюнул скользкий, шевелящийся ком насекомых, выронил мушкет и принялся судорожно протирать глаза. Тут на него сослепу налетел кто-то из его стражников, но кто – поди разбери, когда лицо сплошь облеплено кишащими тварями. Лихорадочно протирая глаза в безуспешных стараниях избавиться от москитов и гнуса, стражник промчался мимо, однако из зарослей наперерез бегущему шагнула… Разглядеть капитан смог лишь мутный, расплывчатый силуэт в полутьме, но ведьму узнал безошибочно. Блеск клинка, удар, и стражник, закружившись волчком, схватился за горло, рухнул в траву.

Капитан выхватил из-за пояса пистолет. Вспышка выстрела озарила окрестные заросли разве что на секунду, однако позволила разглядеть, что пуля в цель не попала, что двое из людей капитана зарублены, а ведьма резво, проворно, на зависть любому оленю, мчится прочь.

Вдруг кто-то схватил его за плечо. Вскрикнув от неожиданности, капитан отмахнулся от подбежавшего рукоятью разряженного пистолета, но удар угодил в пустоту.

– Стойте!

Голос принадлежал шерифу.

– Уходить надо! – прокричал Питкин и бросился наутек.

Капитан шагнул было следом, но почти сразу же потерял шерифа из виду и двинулся дальше один, всей душой надеясь, что не ошибся в выборе направления и ощупью, на ходу, пытаясь перезарядить пистолет. Москиты тучами лезли в глаза, копошились в ушах и в носу. Несмолкающий пронзительный писк заглушал все остальные звуки: казалось, каждый из мелких кровососов во весь голос кричит именно на него. Споткнувшись об упавшее дерево, или о камень, или еще обо что-то, не вовремя подвернувшееся под ноги, капитан неловко взмахнул пистолетом и обронил заряд. Искать бумажный патрон в траве он не стал – просто поднялся на ноги, и тут рой москитов разом, будто подхваченный ветром, отхлынул прочь. В отдалении, за деревьями, показались пылающие конюшни.

– О Господи… Благодарение Богу… Господи Иисусе…

Бормоча хвалы Господу, капитан Мур двинулся к лесной опушке, но чей-то туманный, расплывчатый силуэт преградил ему путь.

Капитан принялся лихорадочно протирать глаза, и тут силуэт подал голос:

– Я хочу предложить тебе выбор. Выбор между смертью быстрой и милосердной… и смертью долгой, очень и очень скверной.

Кровь в жилах капитана обернулась льдом. Да, это была она, ведьма – в отсветах пожара он, наконец, сумел ее разглядеть. Покачивая абордажной саблей, она зловеще скалила зубы.

– Ведьма! – закричал капитан и схватился за нож.

Но ведьма, с нечеловеческим проворством шагнув навстречу, полоснула капитана по запястью, да так, что едва не отсекла кисть руки. Капитан Мур, вскрикнув, выронил нож.

– Значит, долгая, – подытожила ведьма, и ее сабля чиркнула капитана поперек живота.

От нестерпимой боли капитан вновь вскрикнул, зажал рану ладонями и испустил долгий, протяжный вопль. Из вспоротого брюха в ладони горячей, влажной волной хлынули внутренности – его собственные кишки.

– О Боже! Господи Иисусе! – застонал капитан Мур, оседая на землю.

Ведьма осклабилась.

– Пожалуй, твой выбор я уважила. Какое-то время у тебя есть. Надеюсь, ты не разочарован?

Несмотря на невыносимые муки, смысл ее слов капитан уловил без промедления. Прикончить его ведьма явно не собиралась, а ран в живот он в свое время навидался во множестве и понимал, что жизнь его кончена, что умрет он всенепременно, наверняка, только умирать будет не один день, и мучения его ждут просто адские.

На плечо ведьмы, спорхнув с неба, уселся ворон, следом за ним, слегка повиливая хвостом, к ведьме прямо по воздуху подплыла рыба, и вся троица откровенно залюбовалась им, капитаном Муром, со стонами, с воем корчащимся на земле, в облаке омерзительной вони собственных потрохов.

Наконец ведьма, отвернувшись, двинулась прочь, и в тот же миг москиты, жуки, пауки и прочий гнус вновь хлынули к капитану со всех сторон, поползли под одежду, в глаза, в уши, в нос, в глубокую рану поперек живота, сплошь облепили вонючую, скользкую груду кишок, жаля, кусая, впиваясь в плоть жвалами. Вскоре стоны его перешли в вопли, а вопли сменились хриплым душераздирающим визгом, умолкшим лишь после того, как капитан Мур напрочь лишился голоса.

Шерифа Питкина Абите долго искать не пришлось. Окутанный тучей москитов, прикрывая лицо локтем, а свободную руку вытянув перед собой, шериф брел по лесу ощупью, не разбирая дороги. Оружие он потерял, как и шляпу, и один из сапог.

Абита заговорила с насекомыми, попросила их воротиться к обычной ночной жизни, и москиты послушно исчезли в зарослях. Тогда она подошла к шерифу вплотную. Почуяв ее приближение, Питкин принялся лихорадочно протирать глаза.

Абита коснулась острием сабли его горла, и Питкин замер.

– Спасибо за лепешки и чай, – сказала она. – Твоя доброта пришлась очень кстати.

Шериф поднял взгляд. Глаза его опухли, помутнели от слез и укусов москитов.

– Что?

– За мной не ходи, – предостерегла Абита. – Пойдешь следом, убью.

Оставив шерифа, она направилась назад, к деревне. Конюшни пылали вовсю, в небо столбом валил дым, зловещее багровое зарево осветило деревню от края до края.

Возле конюшен суетились без особого толка около дюжины саттонцев. Многие – должно быть, в надежде спасти запас фуража – тащили к конюшням ведра с водой.

«Поздно спохватились, – подумала Абита. – Скоро узнаете, каково это – зимовать впроголодь».

Обнаружив, что ее появление заметили, она улыбнулась, и саттонцы, как один, замерли, уставившись на нее в ужасе и изумлении. Тогда Абита топнула ногой, зашипела, захохотала вслед убегающим и дерзко двинулась дальше, вдоль главной улицы, к усадьбе Уоллеса.

По пути она заметила, что ранена: вдоль плеча к локтю тянулся длинный, глубокий порез. Должно быть, кто-то из стражников зацепил. Внушительная с виду, рана побаливала, но вовсе не так, как должна бы. Кроме того, ступни ног продолжали преображаться, из ступней превратились в копыта. Приподняв юбку, Абита окинула взглядом ноги. Да, ноги тоже преобразились, приобрели сходство с козьими, покрылись пушистой шерсткой, шаг сделался легким, упругим. Выходит, Самсонова кровь превращает ее в кого-то вроде него самого? Подумав об этом, Абита пощупала голову и – да, разумеется, отыскала на темени пару бугорков, обещающих вскоре обернуться рогами.