Во всяком случае, на первый взгляд.

Так что тут действительно было над чем подумать. К чести Гибкой Руки нужно сказать, что думал он быстро, но выводы, к которым пришел, никак нельзя было назвать поспешными и необоснованными.

Он решил записанный репортаж переписать на новый кристалл – за исключением последних, пришедших со стороны слов, то есть остановить запись в нужное время, которое было нетрудно определить по счетчику. Так что его «хозяину» останется лишь закончить репортаж буквально несколькими словами – с чем он, безусловно, справится, как справился бы и со всем репортажем, если бы Гибкая Рука предоставил ему свободу действий. Таким способом индеец рассчитывал успокоить свою совесть.

Что же касается нового обиталища, то он окончательно решил, что ни одним из имевшихся сейчас тут организмов не воспользуется, но просто обождет, пока его собственное тело не будет доставлено.

Готовясь к визиту киллера, он спросил себя: каким образом его собираются уничтожить?

Способы экзотические он отверг сразу же. Никто не станет пытаться, допустим, взорвать весь Дом кристовизии ради уничтожения одного человека: кем бы ни был заказчик и организатор акции, он сам немедленно оказался бы в трудном положении, если учитывать, что в мире Альмезот ничто не остается скрытым надолго. Нет, огонь будет вестись по одиночной цели, теперь известной и заказчику, и, конечно, исполнителю. «Огонь» – слово чисто условное, это может быть, конечно, выстрел, но может использоваться и удар ножом, и укол, и газ, и мало ли что…

Но все – требующее личного контакта. Конечно, если идти по улице, то стрелок не промахнется и на расстоянии. А значит – не надо сейчас спешить наружу.

Мысль еще не успела закончиться, как у Гибкой Руки возник повод похвалить самого себя за сообразительность.

Потому что ожидаемое тело – оно же исполнитель – уже возникло в дверях. Надо отдать вошедшему должное: действовал он совершенно правильно. Не стал останавливаться и оглядываться, отыскивая глазами нужного человека, нет, он вошел решительно, уверенно, как бы спеша по важному делу (да, собственно, так оно и было), и направился к тому рабочему месту, где и работал только что индеец.

«Дистант? – думал Рука, пока гость продвигался по обширному залу, лавируя между рабочими местами. – Нож? Игла? Или…»

Исполнитель держал в руках перед собою не какое-либо оружие, но тонкий регистратор, в которых обычно приносят или уносят документы. Тут, где царила кваркотроника, таким способом информация передавалась редко, но все же ничего подозрительного в этом не было. Что можно скрывать в такой штуке? Что-то плоское. Вернее всего – лезвие. Может быть – звездочка. Холодное оружие прогрессирует медленнее всех остальных видов, и опознать его поэтому легче.

Индеец вел себя сейчас именно так, как следовало: сидел, отвалившись на спинку, глядя на приближающегося, и глупо, счастливо улыбался. Идеальная цель, да и только. На самом деле он был напряжен до предела: необходимо было уловить, когда исполнитель начнет действовать. Когда отведет локоть от тела, чтобы метнуть оружие. На дистанцию ближнего боя убийца выходить явно не собирается, не столь уверен в себе. Потому и замедлил шаг. Еще… Вот! Пора.

Рука нападающего со сжатым в пальцах оружием (оно оказалось все-таки звездочкой) поднялась на уровень плеча, когда индеец рыбкой вынырнул из кресла почти параллельно полу вниз, чтобы прийти нападающему в ноги. Удалось. Рванул ноги на себя – звездочка ушла в потолок, противник не успел сгруппироваться, рухнул навзничь, затылком ударился в затянутый тонким ковром пол. Видимо, это на миг лишило его сознания, и он не сумел помешать Гибкой Руке сделать все, что тот считал нужным.

Можно было сменить тело сразу же. Однако индеец вовремя подумал о последствиях. Нападение производилось с целью уничтожить не журналиста, а его, индейца, лишить его возможности участвовать в событиях, которым только предстояло произойти. Что же, пусть они – кем бы они ни были – поверят в свой успех. Для этого журналист должен умереть. Сделать это очень легко, но Гибкая Рука отлично понимал, что такое решение неприемлемо. Журналист не был врагом, напротив – дал ему убежище, пусть и не по своей воле. Так что надо было не уничтожать его, а наоборот – спасти.

Он недолго колебался в выборе способа. Можно было сейчас, еще находясь в чужом теле, внушить подлинному его хозяину определенные действия. Скажем, немедленно ускользнуть из этого здания и с ближайшего вокзала уехать так далеко, как только окажется возможным, и там затаиться – ненадолго, как предполагал индеец. Но у него не было уверенности в том, что журналист, избавившись от его присутствия, поведет себя в соответствии с внушением. Успев разобраться в характере своего «домохозяина», Гибкая Рука знал, что тот был до глупости упрям и предпочитал действовать вопреки самым разумным советам и рекомендациям. Так что полагаться на его добрую волю было слишком рискованно: парень, наоборот, захочет выжать из происшествия все, что возможно, оказаться одновременно и героем схватки, и летописцем, нимало не подумав о том, что таким образом только подставит себя под новый удар. Нет, надеяться на него было бы слишком легкомысленно. Следовало поступить иначе.

Индеец так и сделал. Последние секунды, проведенные в этом теле, он использовал на то, чтобы, воздействуя на тонкие тела журналиста, достаточно ослабленные (как и у всех тут) дурью, просто усыпить его очень основательно; по сути дела, погрузить в летаргический сон с пробуждением на шестые сутки. Летаргия хороша (в таких случаях) тем, что на первый взгляд ее легко принять за смерть, на что, собственно, Рука и рассчитывал: в первых сообщениях с места происшествия именно о смерти и будет говориться, а когда врачи (как он надеялся) разберутся, эта информация перестанет быть актуальной: все должно так или иначе закончиться раньше.

Журналист и правда мало чем отличался от покойника, когда Гибкая Рука, уже завладев своим собственным телом и сразу же контрвибрациями рассеяв убийцу, выходил из зала, а один-другой из кайфовавших уже начинали почти осмысленно оглядываться. Здание удалось покинуть беспрепятственно; внизу, как и обычно, царила сутолока. Добраться до обители и войти в нее удалось без происшествий – напротив, братия у ворот его уважительно приветствовала. Когда он оказался в обители, то решил, что будет ожидать дальнейшего развития событий, конкретно же – общей команды по экипажу, которая непременно должна была прозвучать.

Что такое?

Сознание Питека, обитавшее сейчас в теле судьи, который был еще и великим наркодельцом Альмезота, во всяком случае, одним из главных, – сознание это вдруг встрепенулось и принялось работать уже в другом направлении. Потому что с переднего сиденья к нему повернулся тот телохран, что в движении отвечал за связь:

– Судья, тут депеша со спутника на факс. – И подал бумагу.

«Верховный наблюдатель Всеобщего суда – председателю Судебной палаты шестого округа. Считаю своим долгом выразить глубокое недоумение, вызванное решением коллегии под Вашим председательством, вынесенным по делу иска 1929 к нам высланы убийцы в наших телах…» -