«Клянусь, я абсолютно убежден, что все это время было для меня самым счастливым. И мне нравится думать, что нам с вами еще как-нибудь предстоит пройти одно такое же сражение».

А на вырванной странице из дневника Вулфа, которую он так никогда и не отправил Перкинсу, значилось:

«За всю мою жизнь, до того как я встретил тебя, у меня никогда не было друга».

Вернувшись из Ки-Уэста в начале февраля 1935 года, Максвелл Перкинс принялся уговаривать Чарльза Скрайбнера и Фритца Дашеля из журнала «Scribner’s Magazine» сериализовать новую книгу Хемингуэя, которая теперь называлась «Зеленые холмы Африки». Эта повесть – своего рода экспедиция в современную литературу, подобно экспедиции на равнины Серенгети. Вел ее сам Хемингуэй, который, как и в случае с романом «Прощай, оружие!», вел повествование от первого лица. Возле удобных источников воды он делал привал и обсуждал писателей и их творчество. Он задумался о Томасе Вулфе:

«Несправедливость выковывает писателя, точно меч. Но мне интересно, стал бы он писателем, получил бы необходимое потрясение, которое помогло бы ему избавиться от многословия и обрести чувство меры, если бы его отправили в Сибирь или на Тортугу. Может быть, да, а может, и нет».

Перкинс прислал Хемингуэю телеграмму, в которой сообщил об энтузиазме «Scribner’s Magazine» по поводу его новой книги, но также сказал, что им необходимо изучить рукопись перед тем, как подтвердить пять тысяч долларов, которые Макс предложил ему во время их морской рыбалки. Речь шла о количестве материала, а не о качестве. Через неделю Перкинс послал еще одну телеграмму:

«ПИШУ ПО ПОВОДУ ЦЕНЫ. МЫ БЫ ХОТЕЛИ ПРЕДЛОЖИТЬ 4500 ДОЛЛАРОВ. БУДЕТ В НАЧАЛЕ МАЙСКОГО НОМЕРА ЖУРНАЛА. КНИГУ ОПУБЛИКУЕМ В ОКТЯБРЕ…»

В письме Перкинс немного приписал к телеграмме, выразив сожаление по поводу цены. Он знал, что Хемингуэй мог получить минимум в два раза больше от любого более крупного журнала.

«Дело вовсе не в том, что “Зеленые холмы” не стоят этого, – объяснял он. – Но в том, сколько мы можем позволить себе заплатить за них, при этом запустив журнал в соответствии с нынешней экономической ситуацией и тем, что она позволяет».

Когда Хемингуэй наконец получил это предложение, он уже успел «обидеться до чертиков». Он беспокоился о приеме «Зеленых холмов Африки» больше, чем о любой из предыдущих работ, потому что в ней выплеснул свою агрессию не только в отношении других писателей, но и критиков, которые все эти годы пытались растоптать его работу.

Хемингуэй был весьма прямолинеен, когда дело касалось карьеры. И он сгоряча истолковал неловкость Перкинса по поводу денег как намек на отказ от предложения, что тем самым освобождало «Scribner’s Magazine» от необходимости покупать книгу. Насколько Хемингуэю было известно, о чем он и заявил Перкинсу, журнал никогда не имел прочной экономической основы, как, впрочем, и сам Хемингуэй. Эрнест утверждал, что никогда и нигде не стоил издательству денег, если не считать Горация Ливерайта и того, когда он… ушел. Перкинс избежал ссоры, вынудив «Scribner’s Magazine» заплатить пять тысяч.

Этой весной Эрнест впервые отправился в круиз на остров Бимини – рыбацкий рай в ста семидесяти пяти милях на север от Ки-Уэста. Перкинс решил отложить свои замечания по поводу «Зеленых холмов Африки» до момента выхода утвержденных образцов, надеясь, что несколько месяцев на Бимини смогут немного остудить Хемингуэя.

Примерно в это же время Фицджеральд отправился в отель в Хендерсонвилле, штат Северная Каролина, чтобы отдохнуть четыре недели. Прошло пятнадцать лет его писательской карьеры, а он был уверен в себе не больше, чем в первый день. Он был на мели и начал осознавать, что свои физические ресурсы растратил не меньше, чем финансовые.

«Я не думаю, что он действительно болен, – писал Перкинс Хемингуэю. – Скорее просто истощен работой и пьянством».

Вернувшись домой в Балтимор, Фицджеральд написал Максу, что он «не пил целый месяц, даже пиво и вино, и чувствует себя хорошо».

Эти новости порадовали Перкинса, но он считал, что Фицджеральд станет страдать абстинентным синдромом – сначала начнется упадок, а затем «ломка». Редактор знал, что автору понадобится вся возможная поддержка друзей, но в тот момент Скотту было крайне сложно найти их. Его отношения с тремя писателями Перкинса ухудшились почти одновременно.

Несколькими месяцами ранее Фицджеральд открыто признался Хемингуэю в собственной литературной неполноценности и в безусловном уважении к творческой жизни Эрнеста. Он говорил, что, «не считая парочки мертвых или уже умирающих стариков, вы единственный в Америке автор художественной литературы, которого я очень высоко ценю». Однако их отношения все же стали более прохладными, но не столько из-за зависти Фицджеральда, сколько из-за высокомерия Хемингуэя. Когда Перкинс предложил Эрнесту найти время и причину написать Фицджеральду, чтобы поддержать того в «момент кризиса, который вот-вот наступит», так как он отказался от спиртного, Хемингуэй заявил, что не представляет, о чем писать Скотту, чтобы не ранить его чувства.

Правда, через несколько месяцев после этого Хемингуэй попросил Перкинса передать Скотту, что, как ни странно, «Ночь нежна» кажется ему все лучше каждый раз, когда он берется ее читать. Добрые слова Хемингуэя подбодрили Фицджеральда. Книга провалилась, но автор, не смотря ни на что, хранил глубокую веру в нее.

«Что-то происходит постоянно, что внушает мысль о том, что мне, возможно, не суждено умереть так легко, как пророчествовали глашатаи», – написал он Максу. С другой стороны, его дружба с Хемингуэем была одним из самых «ярких» моментов жизни, но, как Скотт писал Перкинсу, «я все еще верю, что даже это смертно – возможно, такова реакция на их чрезмерную жизнь и то, что мы никогда более не увидим друг в друге так уж много». Фицджеральд также старался избегать Томаса Вулфа, после того как прочитал сигнальный экземпляр «О времени и о реке», который прислал ему Перкинс. Он высоко оценил роскошное посвящение и написал Максу:

«Я уверен, что ничего из того, что Том сказал в посвящении, не может покрыть его долг перед тобой. И это касается всех нас – всех тех, кому посчастливилось быть в числе твоих авторов».

Фицджеральд был уверен, что книга не будет иметь успех, но просил ни в коем случае не говорить об этом Тому:

«Учитывая, как он реагирует на критику, я знаю, что это сделает нас врагами на всю жизнь и мы можем причинить друг другу огромный и бессмысленный ущерб». Роман «О времени и о реке» помог Фицджеральду понять, что «структура длинной книги, детальное осознание ее в процессе финальной обработки – все это не совместимо со спиртным». Фицджеральд считал, что короткий рассказ может быть написан «за одну бутылку», но «для романа нужна скорость ума, которая позволит сохранить в голове полную картину и безжалостно пожертвовать всеми отвлекающими моментами, как это сделал Эрнест в “Прощай, оружие!”. Если же ум замедляется хоть немного, то может проработать лишь какую-то часть книги, а не всю в целом – память просто притупляется».