под руководством Белецкого разрушительную работу среди большевиков и освещавшего перед войной самый центр большевизма — Ленина и его окружение.

Это уже не только ошибка, не только политическое невежество, это преступление по должности. За подобное действие, за раскрытие сотрудничества Евно Азефа с Департаментом полиции, Лопухина судили и по суду сослали в Сибирь… Вот что такое Джун-ковский. Очаровательный светский и свитский генерал и вредный для государства высший начальник политической полиции.

Если у нас что случится в смысле революции, в том будет большая доля вины Джунковского», — так закончил я.

Я увлекся, у меня вышла целая лекция. Князь слушал внимательно. Поблагодарил. Мы распрощались хорошо. Много позже, уже в эмиграции, когда я читал лекции по истории России, организованные Дмитрием Павловичем, великий князь сам напомнил мне однажды тот наш разговор. Он соглашался, что революцию делают далеко не одни патентованные, партийные революционеры…

Я зашел попрощаться к генералу Алексееву. Пожелав мне успеха на новом месте, генерал сказал: «Ну что же, была у вас служба, теперь в Ялте будет житие!»

В Морском отделе Ставки мне разъяснили, что как начальник Ялтинского гарнизона я подчиняюсь начальнику морских сил адмиралу Колчаку.

Я навестил А. А. Вырубову в ее купе, в поезде ее величества. Я придал беседе подчеркнуто светский характер. Ни слова о политике. Спросил о ее здоровье, помогла ли ей Евпатория, была ли довольна моими людьми в Крыму. Говорили друг другу приятные вещи. Оба были неискренни. Я не подавал виду, что знаю про ее интригу против меня с Хвостовым. Она смотрела на меня ясными, детски невинными глазами и мечтала о Крыме. О том, как хорошо и приятно в Ялте. Сказала, что их величества очень довольны, что будут иметь в Ялте своего человека. Я сказал, что я счастлив этому, и звал приезжать в Ялту поскорее. Она просила писать про раненых.

Сделал визиты старшим чинам Ставки. Попрощался с лицами свиты государевой, со всеми спутниками по поезду «литера Б». Трогательно расстался с адмиралом Ниловым. Хороший это был человек. Он очень любил государя. Много тревожных часов пережили мы с ним во время плавания в годы революции. Мало кто знал это. То касалось охраны.

Попрощался дружески с бароном Р. А. Штакельбергом. Это был человек долга и с принципами.

Сделал я визит и к состоявшему при Ставке генералу Александру Давыдовичу Гескету, бывшему начальнику Привислянских железных дорог. Он очень был дружен с моим покойным начальником, дворцовым комендантом Дедюлиным. Отец Гескета, из древнего английского рода, в молодости состоял воспитателем принца Александра Георгиевича Ольденбургского, того самого, который теперь, во время войны, наводил на всех страх по санитарной части.

Младший его сын, Александр Давидович, которому я делал прощальный визит, окончил 1-й Кадетский корпус, Николаевское инженерное училище и Николаевскую инженерную академию, участвовал в Русско-японской войне. Великая война застала его начальником Привислянских железных дорог. С оставлением нами края генерал Гескет был прикомандирован к Ставке. Его считали большим знатоком своего дела и очень ценили.

31 августа я был приглашен к прощальному высочайшему завтраку. Я был в парадной форме. За завтраком была вся царская семья. Завтракали в палатке, в саду. Вот меню того памятного для меня завтрака. На толстой бумаге, в восьмую долю листа, украшенной золотым государственным гербом, отлитографировано рукописью:

«ЗАВТРАК

31 августа 1916 г.

Суп-похлебка.

Пирожки.

Сиги на белом вине и раки с рисом.

Левашники с яблоками.

Слива».

За завтраком я встретился дважды глазами с императрицей. Она потупила взор. То же невольно сделал и я. После завтрака я прощался с великими княжнами и с наследником. Они, смеясь, говорили про Ялту. Я звал их приезжать скорее туда. Мне было сказано, что ее величество еще не прощается со мною, а примет меня в Царском Селе. К его же величеству я должен был явиться в 4 часа дня.

В назначенный час я был во дворце. В парадной форме, камердинер его величества пригласил меня в кабинет государя. Я вошел, волнуясь. Государь стоял около письменного стола. Подав мне руку, государь поздравил еще раз с назначением.

«Как бы я хотел быть на вашем месте и ехать в Ялту», — сказал государь, улыбаясь.

Государь стал перебирать все десять лет моей службы при нем, в Царском Селе. Это была простая, задушевная беседа воспоминаний… Поблагодарив несколько раз за службу, государь подал руку. Я преклонил колено и прильнул к ней. Государь поднял меня за локоть и, взяв со стола большой свой фотографический портрет с подписью, подал мне его со словами: «Это вам на память о службе при мне».

Едва я вышел за дверь, как генерал Воейков, с присущим ему шармом, отобрал от меня портрет, сказав, что его сейчас привезут ко мне домой. Через полчаса ко мне в гостиницу явился гоффурьер с большим футляром. В нем находился пожалованный мне его величеством портрет, но вложенный в великолепную раму серого птичьего глаза с серебряной отделкой. Императорская корона украшала раму сверху. Четыре венка с концами в стиле ампир были по углам, а два двуглавых орла украшали ее по сторонам. То была последняя и самая дорогая для меня награда за всю мою двадцатипятилетнюю службу царю и Родине при империи.

В тот же день я уехал в Царское Село сдавать должность. Там же я должен был распрощаться окончательно с генералом Воейковым.

Проехать в Киев и представиться императрице Марии Федоровне мне, по обстоятельствам военного времени, не удалось. Я увидел вдовствующую императрицу уже после революции, в Крыму, и тогда просил у ее величества извинения, что не мог представиться в 1916 году.

В Царском Селе я сдал должность полковнику Невдахову. Донесли рапортами дворцовому коменданту, явились ему. Формально все было кончено.

Через несколько дней меня приняла вернувшаяся из Могилева императрица Александра Федоровна. Я был приглашен в Александровский дворец. Мне пришлось довольно долго ждать, так как царица принимала нового обер-прокурора Синода. Видимо, государыня заговорилась с ним.

Меня попросили в гостиную ее величества. Государыня стояла, сложив руки у талии. Она казалась очень усталой. Улыбнувшись и сжав губы, государыня подала руку с легким поклоном головы.

Она обратилась ко мне с несколькими фразами относительно Ялты. Вспомнила несколько дам ялтинских, принимавших участие в благотворительном базаре. Попросила меня не беспокоить жену генерала Думбадзе с выселением из казенной квартиры, где лежит больной генерал. Я успокоил ее величество, что подыщу себе квартиру, и думаю, что министерство не откажет мне в деньгах. Потом царица стала кланяться и подала мне руку. Я