Государь отправил Сазонову письмо, которым освобождал его от должности. Это письмо Сазонов получил 7 июля, живя на даче в Финляндии, и тотчас ответным письмом поблагодарил государя за оказанное ему в ответственные моменты доверие и пожелал «долго и славно» царствовать.

Государь считал, что в России министр иностранных дел должен быть лишь исполнителем воли государя, который лишь один руководит имперской политикой, один направляет ее. Так завещал ему отец, Александр III. И он уже давно был недоволен Сазоновым. Сазонов слишком ухаживал за союзными державами и слишком любил угождать им. Это не нравилось. Государь был самым верным и стойким другом наших союзников, но он не допускал, чтобы его министр выступал впереди его. Иностранная политика — это дело монарха. Он один ответствен перед Россией и историей.

К тому же Сазонов слишком усердно принял сторону общественности и Прогрессивного блока. Его истерическое, неприличное поведение в июле и августе 1915 года не было забыто. Таких вещей государь не забывал. Государь лучше, чем кто-либо, знал и понимал все достоинства и промахи Сазонова. Последней каплей, переполнившей чашу долготерпения государя, был вопрос о даровании Польше конституции.

Сазонов, заигрывавший с поляками, представил государю 16 июня проект этой конституции. Государь повелел обсудить вопрос в Совете министров. Последний нашел дарование конституции полякам теперь несвоевременным. Этот факт и решил окончательно удаление Сазонова.

Новое назначение Штюрмера произвело сенсацию и большой шум в обществе и среди дипломатического мира. Сплетники всяких категорий приписали это назначение проискам «немецкой партии» при дворе, царице и Распутину. Им не только поверили, но и стали повторять это. Были даже предприняты кое-какие шаги, чтобы отстоять Сазонова, чем еще больше повредили ему в глазах государя. Министр иностранных дел, которого слишком любят иностранцы и их дипломаты, уже подозрителен для своего монарха, для своей страны.

Но вместе со своим назначением Штюрмер добился у государя в ту свою поездку в Ставку и еще двух новых назначений. Министром внутренних дел был назначен сенатор Александр Хвостов (занимавший пост министра юстиции), а министром юстиции — сенатор Макаров. Назначения были подходящие. То были честные, благородные люди, с соответствующим служебным стажем и опытом. Но назначения были сделаны без предварительного согласия этих лиц, что обычно государь не делал.

Все эти назначения, и особенно назначение Штюрмера, очень смутили царицу. Она не одобряла их, была удивлена и решила немедленно ехать в Ставку, считая, что там кто-то стал нехорошо влиять на государя.

Штюрмер, по мнению царицы, не годился на новую роль. Макаров уже скомпрометировал себя на посту министра внутренних дел, а Хвостов, дядя Алексея Хвостова, несправедливо преследовал Сухомлинова и очень стоял за его арест. К тому же и старец, который «понимает и чувствует все правильно», узнав про назначение Штюрмера, пришел просто в ярость. Он повидался с Вырубовой и все повторял: «С этим ему будет конец, крышка». По просьбе старца царица взяла с собой Вырубову и 6-го числа выехала в Могилев.

Приехав в Могилев 7 июля, царица пробыла там по 12-е число. Едва ли она не улавливала, едва ли не понимала чисто женским инстинктом ту антипатию, с которой ее встречали военные, исключая, конечно, свиту государя. Но царица считала, что долг жены-друга повелевает ей приезжать время от времени и подкреплять морально государя. А старец не раз говорил, что поездка царицы на фронт принесет помощь войскам. Царица верила в это. А в Ставке перешептывались: «Опять приехала».

На государя приезд супруги производил всегда самое благотворное впечатление. Близкие люди знали, как любил государь эти приезды. Их величества составляли исключительное по взаимной любви и дружбе супружество. Трудности, сплетни лишь сплачивали их. И будучи доволен приезду царицы, государь считал, что и все окружающие довольны этому. В этом он жестоко ошибался. Но этого ему, конечно, никто не высказывал.

Пребывание царицы в Могилеве совпало с видимым затишьем на фронте. С 1 по 15 июля в армиях Брусилова шла перегруппировка войск. 15 же июля все его армии перешли снова в наступление. На Ковельском направлении шли упорные бои. С большими потерями наши армии одерживали всё новые и новые победы. По общему подсчету, за время с 22 мая по 30 июля армиями фронта генерала Брусилова было взято 8255 офицеров, 370 153 солдата, 496 орудий, 144 пулемета, 367 бомбометов и минометов, около 400 зарядных ящиков, около 100 прожекторов, громадное количество винтовок, патронов, снарядов и всякого иного военного материала.

В конечном результате армии Юго-Западного фронта взяли на севере часть нашей территории, а в центре и на левом фланге вновь завоевали часть Восточной Галиции и всю Буковину. Вся эта операция связана с именем Брусилова. Его имя и имена командовавших армиями Лечицкого, Щербачева, Каледина, Сахарова, Леша передавались с гордостью. В то же время очень критиковали бездействие генерала Эверта, не поддержавшего наступление Брусилова. Это бездействие было настолько очевидно вредным, что даже проникло в сознание массы солдат. Там это было понято упрощенно. Молва называла Эверта изменником и считала, что он не наступал, чтобы помочь немцам.

Следующие месяцы наступление брусиловских армий продолжалось не менее интенсивно и только к концу октября приостановилось. К этому времени наши армии взяли в плен до 450 000 солдат и офицеров и вывели из строя у противника убитыми и ранеными до полутора миллионов человек. Блестящая страница русской военной истории.

18 июля государь принимал члена Государственного совета графа Олсуфьева и члена Государственной думы Протопопова. Оба они были в составе той нашей парламентской группы, что ездила летом с визитом в союзнические страны. Протопопов возглавлял группу. Возвращаясь в Россию, они имели в Стокгольме свидание с немецким агентом Варбургом. Свидание это наделало много шума. После же назначения Протопопова министром это свидание было раскрашено левою общественностью, как шаг к заключению сепаратного мира, делавшийся чуть ли не их величествами. Ввиду последней сплетни на нем надо остановиться.

Александр Дмитриевич Протопопов, товарищ председателя Государственной думы, лидировал в той группе визитеров. Он произвел за границей такое чарующее впечатление, что ему со всех сторон говорились комплименты, а английский король даже посоветовал государю использовать его в качестве министра. И Протопопов, и Олсуфьев любили поговорить, и часто больше, чем надо было. Возвращаясь из Англии в Россию, они ехали с веселыми попутчиками. В Стокгольме известный русский журналист Колышко угостил путешественников хорошим завтраком, после которого Олсуфьев высказал желание побеседовать с кем-нибудь из интересных немцев. Колышко (который при Временном правительстве привлекался по шпионажу) схватился горячо за эту мысль, и часа через три у него был устроен чай, на котором были: