произошло стремительно. Когда она родилась, то сильно кричала, ее забрали у меня на рентген и анализы. Только через несколько часов я увидела Уиллоу, она лежала на пенистой подушке, в пластмассовой кроватке, ручки и ножки были перебинтованы. У нее было семь заживающих трещин и четыре новых перелома, полученных при рождении.

— В больнице произошло что-то еще?

— Да, Уиллоу сломала ребро, и оно проткнуло ей легкое. Это было… это было самое страшное, что я видела в своей жизни. Она посинела, а палату вдруг наводнили дюжины врачей, они начали делать реанимацию и ввели иглу между ее ребрами. Мне сказали, что ее грудная клетка наполнилась воздухом, поэтому ее сердце и трахея сместились на другую сторону тела, а потом ее сердце перестало биться. Они делали массаж сердца — сломали еще больше ребер, — потом вставили в грудь трубку, чтобы органы вернулись на место. Они разрезали ее, — сказала я. — Пока я смотрела.

— После этого вы говорили с ответчицей? — спросила Марин.

Я кивнула:

— Другой врач сказал, что Уиллоу провела некоторое время без кислорода, и мы не знали, пострадал ли ее мозг. Он предложил подписать отказ от реанимации.

— Что это собой представляет?

— Что ей не будут оказывать помощь. Если бы такое повторилось с Уиллоу, врачи не стали бы вмешиваться. Они бы позволили Уиллоу умереть. — Я опустила взгляд на колени. — Я спросила совета у Пайпер.

— Потому что она была вашим врачом?

— Нет, — ответила я, — потому что она была моей подругой.

Пайпер

Я тебя подвела.

Вот что я подумала, глядя на тебя сверху вниз, всю в бинтах и повязках. Из-под пятого ребра с левого бока торчала грудная трубочка. Лучшая подруга попросила помощи в зачатии этого ребенка, и вот что вышло. После болезненного вопроса, принадлежала ты этому миру или нет, казалось, ты сама дала Шарлотте ответ. Не проронив ни слова, я подошла к Шарлотте, которая смотрела на спящую тебя, будто стоило ей отвернуться и снова потребуется реанимация.

Я просмотрела твою карту пациента. Поврежденное ребро вызвало обширный пневмоторакс, смещение средостения и остановку сердца и дыхания. Последовавшее вмешательство привело к девяти переломам. Сквозь мышечную оболочку в плевральную полость была введена дыхательная трубка, вшитая в кожу. Ты словно прошла поле сражения: война разразилась на твоем крохотном сломанном тельце.

Не произнося ни слова более, я подошла к Шарлотте и дотянулась до ее руки.

— Ты в порядке? — спросила я.

— Волноваться нужно не обо мне, — ответила она; ее глаза покраснели, больничная рубашка сбилась набок. — Нас спросили, хотим ли мы подписать отказ от реанимации.

— Кто спросил?

Я еще не слышала ни о чем столь же глупом. Даже Терри Шайво не давали подписывать отказ от реанимации, пока анализы не показали необратимое нарушение мозга. Было достаточно сложно заставить педиатра не вмешиваться в историю с недоношенным ребенком с высокой вероятностью смерти или угрозой жизни, поэтому предлагать отказ от реанимации для новорожденного, которому только что сделали интенсивные процедуры при остановке сердца и дыхания, казалось неприемлемым и даже невозможным.

— Доктор Роудс…

— Он стажер, — сказала я, ведь это все объясняло.

Роудс едва знал, как завязывать шнурки, а уж тем более не умел разговаривать с родителями, которые пережили сильную травму ребенка. Роудсу не следовало поднимать тему отказа от реанимации с Шарлоттой и Шоном, ведь Уиллоу даже не сделали анализы, чтобы проверить, все ли в порядке с ее мозгом. Направляя на этот анализ, ему стоило проверить и себя.

— Они вскрыли ее передо мной. Я слышала, как ломаются ее ребра, когда они… когда они… — Лицо Шарлотты побледнело. — Ты бы подписала? — шепнула она.

Шарлотта задала мне тот же вопрос, конечно не настолько многословный, еще до твоего рождения. Это было на следующий день после УЗИ на двадцать седьмой неделе, когда я отправила ее к Джианне Дель Соль и специалистам по патологиям при беременности. Я была хорошим акушером, но знала свои пределы. Я не могла предоставить ей тот уход, в котором она сейчас нуждалась. Шарлотту настигла дурацкая генетическая мутация, больше подходящая пациентам в морге, а теперь я словно устраняла последствия катастрофы, пока подруга рыдала на моем диване.

— Не хочу, чтобы она страдала, — сказала Шарлотта.

Я не знала, как обойти тему аборта на поздней стадии. Даже те, кто не относился к католикам вроде Шарлотты, с трудом принимали такой вариант, но это всегда давалось тяжело. Искусственное прерывание беременности выполняли только некоторые врачи в стране, опытные профессионалы, которые знали об угрозе жизни матери и плода. При определенных диагнозах, не распознанных до двенадцати недель, предлагались роды, если дети не имели шанса на выживание. Можно было поспорить, что такое оставит неизгладимый отпечаток на родителях, но, как заметила Шарлотта, счастливого конца здесь ожидать не стоило.

— Не хочу, чтобы страдала ты, — сказала я.

— Шон этого не хочет.

— Беременность не у Шона.

Шарлотта отвернулась.

— Как можно лететь через всю страну с ребенком внутри тебя, зная, что ты вернешься без него?

— Если ты этого захочешь, я полечу с тобой.

— Я не знаю, — всхлипнула она. — Не знаю, чего хочу. — Она посмотрела на меня. — Что бы ты сделала?

Два месяца спустя мы стояли по обе стороны твоей больничной кроватки в отделении интенсивной терапии новорожденных. Палата, наполненная множеством приборов, которые поддерживали функционирование разных систем, погрузилась в насыщенный синий свет, словно мы плавали под водой.

— Ты бы подписала? — снова спросила меня Шарлотта, когда я не ответила в первый раз.

Можно поспорить, что прервать беременность не так сложно, как подписать отказ от реанимации для ребенка, который уже пришел в этот мир. Прими Шарлотта решение прекратить беременность на двадцать седьмой неделе, ее потеря была бы ужасной, но чисто теоретически она бы тогда не встретилась с тобой. Теперь ей снова пришлось подвергнуть сомнению твое существование, но на этот раз она видела твою боль и страдания.

Шарлотта множество раз приходила ко мне за советом: насчет зачатия, стоит ли делать аборт на позднем сроке или нет, стоит ли подписывать отказ от реанимации.

Что бы я сделала?

Я бы вернулась к моменту, когда Шарлотта попросила меня помочь с зачатием ребенка. И я бы направила ее к другому врачу.

Я бы вернулась к тем временам, когда мы чаще смеялись, чем плакали.

Я бы вернулась к тому времени, когда ты еще не встала между нами.

Я бы сделала что угодно, чтобы уберечь тебя от чувства, что все кругом рассыпается на части.

Если ты решаешь прекратить мучения любимого