вытянув ногу. Так ты по-прежнему могла пристегнуть ремень. Чем больше ты замечала знакомые места по пути к океану, тем больше оживлялась.

В конце сентября никого на пляже не было, и я припарковался поперек площадки, примыкающей к дамбе, откуда открывался вид, как с высоты птичьего полета. Из кабины внедорожника ты могла увидеть волны, которые подкрадывались и отступали, словно огромные серые коты.

— Папочка? — позвала ты. — Почему по океану нельзя кататься на коньках?

— Думаю, что можно, в Арктике, но в воде слишком много соли, чтобы она замерзла.

— А если она замерзнет, разве не здорово, чтобы застыли и волны? Как ледяные скульптуры?

— Вот это чудесно, — согласился я и повернулся посмотреть на тебя. — Уиллс, у тебя все хорошо?

— Нога не болит.

— Я не про ногу. Я про то, что происходит сегодня.

— Утром было много камер.

— Точно.

— От них у меня болит живот.

Я дотянулся до твоей руки:

— Ты ведь знаешь, я не подпущу этих журналистов к тебе.

— Маме стоит что-нибудь испечь для них. Если им понравятся ее брауни или ириски, то они поблагодарят ее и уйдут.

— Может, твоя мама добавит в тесто мышьяк, — задумчиво проговорил я.

— Что?

— Ничего. — Я покачал головой. — Мама любит тебя. Ты ведь знаешь это?

Шум Атлантики достиг крещендо.

— Думаю, есть два разных океана — тот, что играет с тобой летом, и тот, что безумствует зимой, — сказала ты. — Сложно вспомнить, какой он в другое время.

Я открыл рот. Мне казалось, что ты не слышала моих слов о Шарлотте. И тут я понял, что слышала.

Шарлотта

Гай Букер был из тех, над кем мы с Пайпер посмеялись бы, если бы встретили его в «Пещере Макси». Этот адвокат так много мнил о себе, что у него был регистрационный номер с надписью «БОЛЬШАЯ ШИШКА» на мятно-зеленом «ти-берде».

— Все дело в деньгах, верно? — сказал он.

— Нет. Но деньги означают хороший уход в сравнении с плохим уходом для моей дочери.

— Уиллоу получает средства от Кэти Бекетт через «Хелси кидс голд», разве не так?

— Да, но даже это не может покрыть все медицинские расходы и ничего из наших собственных средств. Когда ребенок находится в «ортопедических штанах», ему нужно совершенно другое автокресло. Лечение зубов, которое является неотъемлемой частью НО, может стоить тысячи долларов в год.

— Родись ваша дочь талантливым пианистом, вы бы просили деньги на концертный рояль? — спросил Букер.

Марин предупреждала, что он попытается меня разозлить, чтобы симпатия членов жюри угасла. Я сделала глубокий вдох и посчитала до пяти.

— Мистер Букер, это как сравнивать яблоки и апельсины. Мы говорим не о художественном образовании. На кону жизнь моей дочери.

Букер прошел к жюри присяжных. Я подавила желание проверить, не оставлял ли он за собой нефтяное пятно.

— Вы с мужем не нашли согласия по этому вопросу, миссис О’Киф, верно?

— Верно.

— Вы согласны с утверждением, что причина вашего скорого развода в том, что ваш муж Шон не поддерживает иск?

— Да, — тихо сказала я.

— Он не верит в то, что Уиллоу не имела права на рождение, так?

— Протестую! — выкрикнула Марин. — Вы не можете спрашивать ее о мнении мужа.

— Протест принят, — сказал судья.

Букер сложил руки на груди:

— Но вы все равно упорствуете с этим иском, хотя он очевидно разрушит вашу семью, так?

Я представила Шона сегодня утром, в пальто и галстуке, то была крохотная вспышка надежды, что он поедет в суд вместе со мной, а не против меня.

— Я до сих пор считаю, что поступаю правильно.

— Вы говорили с Уиллоу об этом иске? — спросил Букер.

— Да, — ответила я. — Она знает, что я делаю это, потому что люблю ее.

— Думаете, она это понимает?

Я замешкалась:

— Ей всего шесть. Думаю, многие механизмы судебного процесса выше ее понимания.

— А когда она повзрослеет? — спросил Букер. — Могу поспорить, Уиллоу дружит с компьютерами?

— Конечно.

— Вы когда-либо думали, что через несколько лет ваша дочь зайдет в Интернет и станет искать информацию о себе в Google? О вас, об этом деле?

— Видит Бог, я совершенно не жду этого, но надеюсь, что к тому моменту смогу объяснить ей, почему поступить так было важным… и что уровень ее жизни является прямым результатом этого иска.

— Видит Бог, — повторил Букер. — Интересный выбор слов. Вы ведь католичка, да?

— Верно.

— Будучи истинной католичкой, вы понимаете, что аборт является смертным грехом?

— Понимаю, — сглотнув ком в горле, ответила я.

— Но исходным пунктом данного иска является утверждение, что если бы вы знали о состоянии Уиллоу раньше, то прервали бы беременность, верно?

Взгляды жюри присяжных буквально впивались в меня. Я знала, что настанет момент, когда я окажусь в центре внимания — как диковинка или редкий зверь? — и вот час пробил.

— Мне понятно, к чему вы клоните, — натянуто сказала я. — Но это дело о медицинской халатности, а не об аборте.

— Это не ответ, миссис О’Киф. Давайте я перефразирую: если бы вы узнали, что носите ребенка совершенно глухого и слепого, вы бы прервали беременность?

— Протестую! — выкрикнула Марин. — Это не имеет отношения к делу. Ребенок моей подзащитной не глух и не слеп.

— Мы пытаемся понять, могла ли мать ребенка сделать то, что она сказала, — возразил Букер.

— Нам надо поговорить с судьей, — сказала Марин, и они приблизились к судье, продолжая громко спорить перед всеми. — Ваша честь, это необъективно! Он имеет право спросить, каким было решение моего клиента касательно конкретных медицинских фактов, которыми ответчица с ней не поделилась…

— Не указывай мне, дорогуша, как вести мое дело, — возразил Букер.

— Высокомерная свинья…

— Я разрешаю вопрос, — медленно произнес судья. — Думаю, нам всем нужно услышать ответ миссис О’Киф.

Проходя мимо места свидетеля, Марин оценивающе посмотрела на меня — напоминание, что меня вызывали к ответу.

— Миссис О’Киф, — повторил Букер, — вы бы сделали аборт, если бы ребенок был абсолютно глух и слеп?

— Я… я не знаю, — сказала я.

— Вы знаете, что Хелен Келлер была глуха и слепа? — спросил он. — А если бы вы узнали, что у вашего ребенка не хватало руки? Вы бы прервали беременность?

Я поджала губы, ничего не отвечая.

— Вам известно, что Джим Эббот, однорукий питчер, забил невозможный мяч в главной бейсбольной лиге и выиграл олимпийскую золотую медаль в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году? — спросил Букер.

— Я не мать Джима Эббота. И не Хелен Келлер. Я не знаю, насколько тяжелым было их детство.

— Тогда мы возвращаемся к первому вопросу: если бы вы знали о состоянии Уиллоу