Я рассказал ему о курсах Дэна Уолша, и он с минуту подумал.

– Вероятно, ты мог бы поступить к нам в феврале, – сказал он, но в голосе не было уверенности. Он, конечно, думал о том, что я мог бы пропустить полугодичный курс философии и присоединиться к другим в училище в северной части штата, куда их пошлют после годичного новициата.

– Живешь с родителями? – спросил он.

Я объяснил, что они давно умерли, и что никого из семьи у меня нет, кроме дяди и брата.

– Твой брат тоже католик?

– Нет, отче.

– Где он? Чем занимается?

– Он учится в Корнелле. В следующем июне у него выпуск.

– Что ж, – сказал отец Эдмунд, – а ты сам? У тебя есть на что жить? Ты ведь не голодаешь, ничего такого?

– О нет, отче, я вполне справляюсь. В этом году мне предложили преподавать английский на подготовительных курсах в Колумбии, и кроме того, мне дали грант на оплату курсов докторантуры.

– Ты соглашайся на эту работу, – сказал монах. – Тебе это будет очень полезно. И докторской тоже занимайся. Делай все, что можешь, и немножко изучай философию. Учеба никак тебе не повредит. В конце концов, ты ведь знаешь, что если поступишь в орден, вполне вероятно, будешь преподавать где-нибудь в Св. Бона или Сиене. Ты бы хотел, не так ли?

– О, конечно, – сказал я, и это было правдой.

Я спустился по ступеням монастырского здания и с сердцем полным радости и мира вышел на шумную улицу.

Как изменилась моя жизнь! Теперь, наконец, Бог стал центром моего существования. Для этого мне потребовалось принять особое решение, но, видимо, в моем случае это должно было произойти так.

У меня по-прежнему не было духовного руководителя, но я часто ходил на исповедь, особенно в церковь Св. Франциска, где братья были более склонны давать советы, чем обычные священники. Именно там на исповеди один хороший священник однажды сказал мне очень настойчиво:

– Ходи к причастию каждый день, каждый.

К тому времени я уже так и жил, но эти слова укрепили и порадовали меня. У меня было чему радоваться: ежедневное причащение ощутимо преображало мою жизнь день ото дня.

Я не осознавал этого в те прекрасные утренние часы. Почти не замечал, как я счастлив. Понадобился другой человек, чтобы обратить на это мое внимание.

Однажды утром я шел по Седьмой авеню. Был декабрь, а может быть, январь. Я только что причастился в маленькой церкви Божией Матери Гваделупской и собирался позавтракать у фургончика с закусками подле Шеридановского театра Лоу[375]. О чем-то задумавшись, я почти столкнулся с Марком, который направлялся к метро, чтобы ехать в Колумбию на утренние занятия.

– Куда это ты собрался? – спросил он. Я удивился, поскольку не видел причин, зачем бы ему интересоваться, куда я иду, и пробормотал только:

– Завтракать.

Позднее Марк вспомнил эту встречу и спросил:

– Отчего ты выглядел таким счастливым тогда на улице?

Вот что произвело на него впечатление, вот почему он спросил меня, куда я иду. А я был счастлив не из-за того, куда направлялся, а из-за того, откуда вышел. Хотя, как я сказал, это меня тоже удивило, поскольку я на самом деле не замечал, что был счастлив, а ведь я действительно был.

Теперь каждый день начинался с мессы, либо в церкви Божией Матери Гваделупской, либо в церкви Св. Франциска Ассизского.

Оттуда я возвращался на Перри-стрит и садился работать – переписывать повесть, которую вежливо вернул мне этакий длинный, худой и деловитый молодой человек в роговых очках, какие составляют непременную принадлежность всякого издательского офиса. (Он поинтересовался, пытаюсь ли я писать в каком-то новом, экспериментальном стиле, и быстро юркнул за стол, словно ждал, что я выхвачу нож и накажу его за дерзость.)

Около двенадцати я выходил купить в какой-нибудь аптеке[376] сэндвич и прочесть в газетах о русских и финнах, или французах, сидящих на линии Мажино и высылающих группу из шести человек куда-нибудь в Лотарингию, чтобы сделать пару выстрелов из винтовки в сторону воображаемого немца.

Днем мне обычно нужно было идти в Колумбию послушать какую-нибудь лекцию по английской литературе, потом я отправлялся в библиотеку и читал комментарии св. Фомы Аквинского на Аристотелеву «Метафизику». Книгу зарезервировали за мной, и она дожидалась меня на столе читального зала для дипломников, что поначалу повергало в ужас нескольких сестер св. Иосифа[377], занимавших соседние столы. Позднее, узнав, что я собираюсь стать францисканцем, они стали приветливей, хотя по-прежнему слегка робели.

Около трех я заходил в Корпус Кристи, или ближе, к Богоматери Лурдской, чтобы пройти Стояния Креста. Эти простые медитативные молитвы позволяли мне еще раз приобщиться Страстям Христовым, обновляя ту жизнь, что зарождало во мне утреннее причастие. Впрочем, тогда я еще не сознавал всю их ценность.

В те дни пройти с молитвой четырнадцать стояний стоило мне определенных усилий. Я еще не привык молиться, это требовало от меня жертвы и скорее утомляло, чем утешало. Таким было все мое тогдашнее благочестие. Мне приходилось понуждать себя, а сколько-нибудь заметное удовлетворение приходило редко. Однако труд мой не пропадал даром, и во мне постепенно водворялся глубокий и укрепляющий мир. Поначалу едва ощутимый, он становился все более реальным и прочным по мере того, как страсти мои стихали, и наконец оставался со мной постоянно.

Именно в это время я впервые отважился на умную молитву. Книжку «Духовных упражнений» св. Игнатия я купил много месяцев назад. С тех пор она праздно стояла на полке, – за исключением того времени, когда я уезжал в Олеан и сдал на время квартиру жене Сеймура. Вернувшись домой, я обнаружил на полях книги несколько легких карандашных пометок напротив отрывков, которые можно было расценить как мрачные и иезуитские. Один был о смерти, в другом говорилось что-то об опущенных шторах перед началом медитации.

Сам же я долгое время с опаской относился к «Духовным упражнениям», усвоив неведомо откуда ложное мнение, что стоит утратить бдительность, и тебя тут же с головой вовлекут в мистику, не успеешь оглянуться. Где уверенность, что я не взлечу в воздух, как только сосредоточу ум в первой же медитации? С тех пор прошло время, и теперь я хорошо знаю, что опасность летать по комнате во время умной молитвы мне не грозила. «Духовные упражнения» – весьма прозаичная книга практического толка, главная цель которой – помочь очень занятым иезуитам за минимальное время отвлечь ум от работы и вернуть его к Богу.