и схватил мою руку с сигаретой — собственно, вытянул ее из кармана. Тут только я сообразил, что машинально, привычным движением вкладывал горящую сигарету в верхний карман, куда обычно совал карандаш. Сделал это, вероятно, потому, что держал сигарету кончиками пальцев.

— Вы устали, — сочувственно прошептал Бобовницкий.

Я опустил глаза.

— Вам следовало бы сейчас же взять отпуск, — убеждал он, тщетно стараясь улыбнуться.

Лишь спустя некоторое время я попытался посмотреть ему в глаза. Он внимательно наблюдал за мной. Не знаю, выпрямился ли я или Бобовницкий сгорбился, но мне вдруг показалось, что он стал как-то меньше. Может, потому, что перестал так громогласно рассуждать. Он пригласил меня в канцелярию. Какая-то женщина в желтом перлоновом свитере разговаривала по телефону, и заместитель попросил ее: «Соня, приготовьте две чашки кофе»!

Я уставился на папку с надписью: «Особо важные» — и не решился возразить, что мне необходимо немедленно идти домой, а заместитель продолжал уже тише, но все-таки звучно:

— Вы проделали большую работу, товарищ Мецко! И мы пригласили вас, собственно, чтобы… — Он помолчал и провел рукой по лицу. — Подробнее поговорим об этом позже, сначала я хотел бы весь вопрос кратко изложить в основных… этих самых… — он махнул рукой и посмотрел на свой мизинец, — в основных… Словом, мы хотим опять оставить вас здесь!

Он сложил руки, как для молитвы, потом обхватил ими голову и, опершись локтями о колени, наморщил лоб. Но долго не усидел в этой позе. Положил левую ногу на правую, а руки упер в бока я кивнул головой:

— Вернетесь сюда, будете работать в своем старом отделе. Сейчас им заведует товарищ Имрих, вы хорошо знаете его, ведь вы сдавали ему дела, когда уезжали на Ораву, не правда ли? — Он обернулся к женщине в перлоне: — Позвоните Зрубеку, что я занят и приду лишь к концу дня.

Он вздохнул и закашлялся. Затем, вытирая глаза указательным пальцем, продолжал:

— Имрих хорошо проявил себя, он инициативен, вы поладите с ним, будете его заместителем. А сейчас, пожалуй, для вас лучше взять отпуск. С Имрихом, как я сказал, вы поладите, он порядочный человек, да вы это сами знаете, ведь он замещал вас. И не исключено, что, когда вы будете себя хорошо чувствовать, он снова сможет быть вашим заместителем. А пока отдохните. Имрих уже втянулся в работу, пусть он некоторое время побудет заведующим. Сами понимаете, надо выдвигать молодые кадры. Вы отлично знаете, что ни о каких интригах тут и речи нет! Мы переводим вас, чтобы вы немного оправились. Ведь там, на Ораве, вам приходилось чертовски много работать, пока не удалось привести все в порядок. И теперь вам необходимо отдохнуть. Чтобы возглавлять отдел, надо быть полноценным человеком. На таком месте приходится отдавать себя целиком. Постоянная работа с людьми, собрания, то одно, то другое, выспаться не дадут как следует; у меня самого тоже гонка с утра до ночи, а в нашем возрасте следовало бы поберечь себя. Лучше после обеда повозиться в садике или что-нибудь в этом роде, чем работать без передышки! Вы сами прекрасно знаете, что значит быть все время в напряжении, а теперь у вас не будет этой самой… никакой ответственности…

Он посмотрел на кофе, поставленный перед нами женщиной в перлоне, взял чашку и поставил ее. А вторую протянул мне. Я взял и тоже поставил.

— Не хотите? — смущенно спросил он.

— Немного погодя.

— Я тоже погожу — люблю, чтобы кофе остыл. — Он высморкался. — Там никто вас не будет беспокоить… не будет беспокоить, отработаете свои восемь часов — и баста! Никакой работы допоздна… или дома. Уверяю вас, только положенные восемь часов, да еще будете среди молодых инженеров… Сколько их там? Двое или трое? Трое, ну да, они перешли к нам из Пардубиц. С молодыми вам будет хорошо работаться, присмотрите за ними!..

Я ничего не ответил, даже уходя. Только пожал ему руку. Он проводил меня до вестибюля. И потом, по-видимому, долго смотрел мне вслед, потому что я не слышал ни его шагов, ни скрипа двери. Я сел в машину и провел в ней весь день за Братиславой, около Вайнор. Помнишь, как я вернулся домой? Ты как раз зажигала ночник у постели. Вздрогнула и испуганно посмотрела на меня.

Спросила, что со мной, и положила мне руки на плечи.

— Ну, что с тобой? — спросила ты и резким движением взяла сигарету. Я смотрел в темноту за стеклянной дверью балкона. Помню, взглянул на тебя, точно не узнавая, и сказал, что обманывал тебя.

— Обманывал?

Да, обманывал, говорил, что у меня было много женщин… а на самом деле был птенцом, никого раньше не знал! Ты была первой! Просто это порождало у меня комплекс неполноценности, не знал, как приступить к этому впервые! И боялся, что ты это заметишь. Но сейчас понял, как ты любила меня, если ничего не сообразила! Комплекс. А ведь я любил тебя. И всегда буду любить… птенец!

Я привлек тебя к себе, мне необходимо было тебе это сказать, хотя меня уверяли, что я собой не владею. И ты опять промолчала о том, что Магда ушла от нас. Я сказал тебе, что буду заведующим и больше никуда не уеду, и ты обрадовалась моему переводу. Я спросил о Магде, но ты молчала, спрятала лицо в подушку. Видишь ли, мужчины должны говорить женщинам, что они начальники, хотя уже только замещают других начальников… Я встал, снял пиджак, пошел в ванную, решив выкупаться, и повернул кран, проверяя, идет ли теплая вода. Будто она меня все ждала и ждала. Я разделся, повесил маленькое круглое ручное зеркальце на крючок над ванной (люблю бриться, сидя в ванне; поэтому мне пришлось забить эти крючки в стену, и, направляясь в Братиславу, уже в поезде я заранее радуюсь тому, как побреюсь в ванне перед этим маленьким зеркальцем). Я принес бритвенные принадлежности и сел на корзину с невыглаженным бельем, прикрытую тем голубым одеяльцем, которым мы укрывали Магду еще в колясочке. Ты сохранила это одеяльце. Я закурил сигарету и вспомнил, что оставил вечернюю газету во внутреннем кармане пальто. Спала ты, когда я вышел из ванной? Во всяком случае, лежала в той же позе, как до того.

Ванна еще не наполнилась даже на треть, а я стоял и смотрел на упругую струю воды и вспоминал, как красиво выглядят коричневые плитки здесь, в ванной, когда любуешься ими из спальни. В субботу после обеда, убирая со стола, ты обязательно говорила:

— Так, а теперь возьмусь за ванную!

Я