в 25-й год Птолемея XI, когда 1 хоиаха (5 декабря 57 года до н. э.) у входного пилона были поставлены обшитые бронзой кедровые двери. На пилоне начертаны имена — «Птолемей, юный Осирис, с сестрой, царицей Клеопатрой Трифеной». Как известно, царя тогда уже не было в стране, но строители храма в Эдфу могли еще считать его законным правителем и приписывать возведение этого сооружения ему. В тексте не подразумевается, что царь лично присутствовал при освящении дверей, и поэтому из упоминания его в этой связи нельзя сделать вывод о том, что надпись не имеет отношения к действительности и что такое свидетельство, как упоминание в ней еще живой царицы Клеопатры Трифены, ничего не стоит. Ее имя действительно исчезает из папирусов после 7 августа 69 года до н. э. Однако если она умерла тогда (а большинство немецких ученых, видимо, считает это установленным фактом), трудно понять, почему жрецы храма в Эдфу еще не знали о кончине царицы через одиннадцать с половиной лет! Кроме того, придется предположить, что все дети Авлета, родившиеся после 69 года до н. э., появились на свет либо вне брака, либо от жены, чье имя не появляется на памятниках. Если же, с другой стороны, Клеопатра Трифена дожила до 57 года до н. э., непонятно, почему ее имя исчезает из папирусов после 69 года до н. э. Помимо смерти, у этого явления могли быть и другие причины. Например, она могла поссориться с царем, так как поддерживала александрийцев и, может быть, своего второго брата на Кипре, полагая, что Авлет бездумно разбазаривает великое наследие Птолемеев, и сторонникам царя было дано понять, что ради его удовольствия имя царицы больше не должно фигурировать в официальных документах. Если так, то это объяснило бы, почему Трифена осталась в Александрии, когда Авлет бежал в Рим, и почему александрийцы признали ее своей правительницей, как только он уехал, — если предположить, что она и есть та Клеопатра Трифена, о которой говорил Порфирий.

С 58 до конца 57 года до н. э. Птолемей Авлет жил в Риме или на вилле Помпея в албанских холмах, неустанно подкупая сенаторов, раздавая обещания и устраивая убийства послов, присылаемых в Рим из Александрии. Так как Птолемей был отрезан от доходов царства, ему приходилось постоянно брать в долг, обещая расплатиться в будущем, и таким образом он задолжал огромную сумму римскому финансисту Рабирию Постуму. В 57 году до н. э. было решено, что Рим должен восстановить царя Египта на престоле, но в вопрос, кого следует сделать командиром, вмешалась сложная политическая борьба, которую вели между собой партии, существовавшие в то время в Римской республике. В конце 57 года до н. э. Птолемей счел благоразумным оставить Италию и спустя некоторое время поселился в Эфесе при храме Артемиды. Он возложил надежды на проконсула Сирии Авла Габиния, которому обещал 10 тысяч талантов, если Габиний восстановит его при помощи сил, которые имелись в его распоряжении. Габиний был сторонником Помпея, а Помпей и сам одно время желал вернуть престол царю Египта.

Тем временем александрийцы пытались помешать возвращению Авлета, подыскав молодой царице супруга. Сначала они подумали о двух царевичах из династии Селевкидов — сыне Селены и Филиппе, внуке Антиоха Грипа и Трифены. Но первый из них, который, вероятно, был младшим из двух юношей, в 75 году до н. э. отправившихся в Рим претендовать на египетское наследство, умер во время переговоров, а второму Габиний запретил отвечать на призыв александрийцев. Тогда они нашли третьего человека, который звался Селевком и утверждал, что каким-то образом связан с царской династией, возможно, был незаконным отпрыском кого-то из селевкидских царей. Явившись в Александрию, он оказался человеком такой вульгарной внешности и поведения, что александрийцы прозвали его «Кибиосакт», «торговец соленой рыбой», и Береника, проведя несколько дней с таким мужем, не нашла ничего лучшего, кроме как велеть его задушить. В конце концов подходящий претендент нашелся в лице грека Архелая. Его отец, тоже Архелай, был одним из главных военачальников Митридата и перешел к римлянам еще до последней Митридатовой войны. Младший Архелай утверждал, что на самом деле он сын самого Митридата (и таким образом имеет отдаленное кровное родство с Птолемеями). Помпей дал ему достойный пост верховного жреца храма Великой Матери в понтийском Комане. Зимой 56/5 года до н. э. Архелай прибыл в Египет, женился на Беренике и, став царем, занял трон Птолемеев.

Весной 55 года до н. э. Габиний вторгся в Египет, захватив с собой Птолемея Авлета. Его конницей командовал молодой Марк Антоний. Архелай пытался выступить против него, но александрийские войска подняли мятеж, и он пал на поле боя. Римская армия восстановила Птолемея Авлета в Александрии, причем царские войска, которым было приказано сопротивляться римлянам, в конце концов стали действовать вместе с ними[694].

Одним из первых дел Птолемея после возвращения стало убийство его дочери Береники, узурпировавшей его трон. У него оставалось еще четверо детей: старшая девочка четырнадцати лет Клеопатра, вторая дочь Арсиноя младше ее на один — четыре года и два сына, которых мы знаем только по династическому имени Птолемей, тогда им было шесть лет и четыре года соответственно. Потом люди говорили, что юная Клеопатра уже тогда, при первой встрече, произвела впечатление на молодого командира римской конницы Марка Антония.

Военная интервенция проконсула Сирии, который вышел за пределы своих полномочий, стала, в свою очередь, ключевым вопросом политической борьбы в самом Риме. В конце концов Габинию присудили уплатить штраф в 10 тысяч талантов, и он, став банкротом, отправился в изгнание (54 до н. э.). Он оставил в Египте многочисленное римское войско, чтобы обеспечить Авлету положение на троне. Теперь все римляне, у которых Авлет занимал деньги, пока жил за границей, стали докучать несчастному царю требованиями расплатиться. Главным кредитором был Рабирий Постум, и, чтобы рассчитаться с ним, Авлет был вынужден сделать его диойкетом, то есть главой всей финансовой администрации царства. Ввиду безграничных возможностей для наживы за счет бедных обитателей страны на Ниле, которые давал Рабирию этот пост, он охотно согласился, хотя для этого ему пришлось обменять римскую тогу на гиматий греческого чиновника, потерпев позор в глазах соотечественников. Даже в случае прямой аннексии Египет оказался бы не в худшем положении, чем сейчас, с римской оккупационной армией и диойкетом-римлянином, который прибрал к рукам богатства страны. Еще до конца года народное восстание изгнало Рабирия из Александрии, но лишь после того, как он изрядно обогатился и поместил нажитое в надежное место за морем. Враждебно настроенная по отношению к нему партия в