– У меня было несколько образцов на случай возобновления болезни. Многие люди предпочитают выпить яд, чем мучиться, пока их не сожрут заживо… Что же, вот и пригодилось. Будьте осторожны.

С этими словами он протянул мне руку. Я посмотрел на неё с раздражением, но из благодарности за лечение всё же пожал.

Он больше не мой брат, но он помог спасти моего друга.

Катетер Олеана уже был отцеплен, иначе врач лицея точно не смог бы делать вид, что верит в нашу историю, но сам больной всё ещё был бледным и будто бы сонным – даже адреналин не помогал, только поставил его на ноги. Не знаю, сможет ли он нас переместить…

– Олеан… Тебе не станет хуже?

– Нет… нет… я в порядке.

Соарэлле покачал головой.

– Надо было оставить катетер. Ты бы сам отцепил его, когда бы вы уже прибыли…

Я раздражённо закатил глаза.

– Ну так поставь его обратно!

– Ладно, ладно, – он быстро удалился, так же быстро прибежал обратно с катетером и установил его.

– Лучше много не двигаться. Переместитесь – и сразу ложись в кровать. Коул снимет его, как только тебе станет чуть-чуть легче. Ты всё равно не идёшь на занятия, как я понимаю.

– Не иду. Но отсутствие Коула их может насторожить. Впрочем, в комнаты к нам никто не вламывается. Могли бы и… подождать.

Я наклонил голову.

– Пойми, опасно оставаться тут дольше отведённого нам времени. Всё что угодно может пойти не так. Просто поверь мне. Мы и так полчаса ждали, пока Соарэлле всё соберет, а потом ещё полчаса на то, пока ты проснёшься. Ты ведь засыпал. Уже семь утра. Нам срочно пора идти. Обещаю, оставшийся день тебя никто трогать не будет. Я сам всё попробую объяснить врачу.

Брат кивнул. Он посмотрел на Олеана и внезапно потрепал его по волосам. Молча.

Ла Бэйл поднял на него затуманенный взгляд. И кивнул.

– Ну, типа, спасибо. Наверное.

Соарэлле беззлобно передразнил его, высмеивая эту чудесную благодарность, хотя следовало радоваться и такой, и помахал нам рукой.

Я крепко взял Олеана за плечо – так, чтобы ему было легче держаться на ногах. Второй рукой прижал к себе чемоданчик с адреналином, катетерами, обезболивающим и лекарством.

А Олеан призвал тень. В этот раз потребовалось куда больше времени, да и тьма казалось какой-то неуверенной, серовато-синей…

Но мы погрузились в неё. Последнее, что я видел, – усталая, измученная улыбка моего брата. И больше ничего.

Тьма. Наконец-то. Как я устал от этой лаборатории. Лишь бы больше никогда туда не возвращаться.

Я прикрыл глаза, сам не замечая того. Меня клонило в сон. Открыв их, я понял, что мы летим. И под нами тьма. Нет, синяя тьма. Нет, блестящая тьма… Нет. Это вода. Море.

О нет.

Сейчас зима, плюс аномальное солнце – короче, пускай уже и семь утра, но темно: в нашем лицее ещё не наступил рассвет. Однако Олеан, кажется, плохо сосредоточился. И мы оказались не на острове, а рядом с ним.

Впервые его так подводят собственные тени.

Я всё ещё держал его. Прижимал к себе чемодан. Мы уже близко. Летим. Я почувствовал брызги волн на лице…

Снова тьма. Он успел. Я увидел кровь. Она капала в пустоту и в ней же растворялась. Какой-то круговорот. Тьма начинала трещать по швам.

Комната. Наша комната.

Олеан упал на колени. Куины вскочили – Дэмиан с пола, Эндрю со стула. Я аккуратно кинул чемодан на кровать соседа и сел рядом с ним. У него текла кровь – из носа, из глаз, изо рта. Он закашлялся. Его пальцы были чёрными. И веки. И губы – тоже, и в крови. Я посмотрел на запястья – по ним словно текла чёрная кровь. Я выругался. Эндрю аккуратно оттолкнул меня и сурово оглядел нашего общего друга. Затем покачал головой, подхватил его на руки и указал на катетер:

– Так. Это. Сними. К врачу. Быстро.

Дрю – сильный. Я всегда это знал. Долговязый, тихий, но невероятно сильный. Я кивнул, неряшливо, но стараясь быть осторожным, снял катетер. Дэмиан открыл дверь и выпустил брата из комнаты. Я взял чемодан, нашарил в кармане нужный лист бумаги и поспешил за ними.

Когда я добрался до лечебного крыла, то услышал, что там уже паникует медсестра. Она только что пришла в кабинет, а тут такое, понимаю… Но она всё же взяла себя в руки и удалилась за врачом.

Он пришёл сонный и непричёсанный, но серьёзный, как никогда. Посмотрел на Олеана, которого положили на койку. После – на меня.

Скорее всего, я его достал похлеще соседа.

Он кивнул на чемодан.

– Что там?

– Лекарство. От его болезни… Почитайте. Ему плохо как раз потому, что он использовал перемещение и сильно устал. Чтобы забрать это. Почитайте. Прошу.

Доктор схватил протянутый мною лист, расправил его, поправил очки и принялся читать. Медленно перевёл взгляд на чемодан. Подошёл к Олеану, убрал лист и быстро осмотрел больного, расстёгивая куртку.

– Это перенапряжение и полупоглощение силами на основе физической истощённости бессмертного пользователя. Вас этому не учили ещё? Если ты физически или духовно слаб, не используй силы. Иначе они тебя сожрут. Вот вам и наглядный пример.

Он взмахнул рукой, требуя всем выйти. Дэмиан и так стоял в дверях, а вот Дрю был поближе, прямо в кабинете.

– Я знаю, что делать. Вон.

– Пожалуйста, не говорите директору…

– Разве я обязан говорить ему о своих пациентах всё, что мне известно? Врачебная тайна и всё такое. Уходите.

И мы ушли.

* * *

И врач сдержал своё обещание, если это можно так назвать.

Он вылечил Олеана.

И продолжал лечить, через день вводя лекарственный яд, как я его прозвал про себя. Вылечил его и явно не собирался уведомлять директора о том, что ученик покидал пределы острова. Что тут и говорить, но этот поступок был достоин уважения. Он ставил здоровье пациента превыше всего, и в этом отражалась его преданность работе, а не начальству.

Поскольку начальство – не работа. Начальство – это люди, которые легко могут помешать в работе. По крайней мере, так думал наш лицейский врач. Люди говорили, что он родом из города Фрейзера, штат Колорадо. А также упоминали, что там очень холодно. Что же, видимо, наш бессмертный доктор был воплощением стойкости собственного города.

Сейчас Олеан лежал на своей постели с катетером в руке. Свободной он что-то писал в тетради, и это было довольно странно – у него ведь есть ноутбук. Но, судя по всему, иногда хочется ощутить себя человеком из старых времён, прочувствовать запах бумаги, хотя таким образом мысли становились доступны каждому, ведь бумагу никак не запаролить, разве что писать прозрачными чернилами или шифром.