Я тоже толкнул его.

В голове играла песня.

I forgive you, forget you, the end. [19]

Белый (?) Ворон

Оказалось, что мир, даже разрушаясь на части, всё ещё был удивительно тесен. Поскольку по рассказу Луки было нереально не поверить в это. В то, что тесен мир, разумеется, впрочем, как и в саму историю парня.

Потому что врать сейчас он просто не мог. Да и я чувствовал, что это правда. И всё было логично.

– Я переехал в Англию прямиком от вас, Коул. Я не мог больше оставаться в нашей семье, в тени отца, да и просто хотел добиться большего. Я знаю, что поступил неправильно, – он пожал плечами, как бы заменяя этим слово «прости». Лука не считал его важным и меняющим хоть что-то. Потому «Хэллеборы не извиняются друг перед другом». – Там я встретил Олеана. Мы, как он уже сказал, – вздох, – были друзьями. Потом настало время нового света, и он стал бессмертным, но я знал, что он болен. Всё время. Когда его… забрали, я принялся изучать эту болезнь, я навещал заражённых и даже наведывался в морги, хотя это было всего раз, ведь тела сразу сжигали. Я изучил вопрос. И, наконец, не так давно в больнице, где я работаю, меня отправили в командировку. Главврач и по совместительству заведующий больницей знал о моём интересе к Сomedenti corpus, а поскольку я и так работал сверхурочно несколько месяцев, он испытывал ко мне доверие. И вот я здесь, в лаборатории, где есть всё необходимое для работы, плюс помогаю иногда здешним врачам. А теперь вопрос к вам – как… нет, впрочем, я не удивлен. Я всегда знал, что мой брат и ты, Олли, те ещё психи.

Коул смотрел в сторону. Его взгляд не выражал никаких теплых эмоций. Наконец он уставился на брата с вселенской обидой и яростью.

– Ты бросил нас. Бросил.

Я молча облокотился о стену, разглядывая различные склянки с жидкостями на столе.

– Успокойся, Хэллебор. Бросил он не только тебя.

Лука отвернулся, словно избегая смотреть на брата. Взгляд самого Коула тоже стал слегка диким, злым. Лука собрался с силами и поинтересовался в замешательстве:

– Вы настолько уже овладели своими силами, что можете легко пробраться в охраняемое здание? Не так уж бдительно, конечно, как какая-нибудь тюрьма, но всё же.

Я кивнул.

– Да. Но ты тоже времени даром не терял, – я смотрел на него. – Не пойму только, зачем было так поступать?

Он знал, о чём я. Коул, конечно же, нет. Но он молчал.

В последнее время сосед вообще стал более молчаливым.

– Я думал, так будет лучше. Ты бессмертен, Олеан. Я – нет.

Лука сел за стол и упёрся взглядом в колбочки.

Коул наконец прервал молчание.

«Ты бессмертен».

– Он не бессмертен, – просто сказал Хэллебор-младший, хотя для меня он навсегда останется просто Хэллебором, а Лука – просто Лукой. – Впрочем, не особо понимаю, с чего вдруг тебя должно волновать бессмертие или смертность человека, если он важен тебе.

Лука поднял взгляд на брата. Снова молчание. Наконец он озорно улыбнулся, а после и вовсе засмеялся.

– А ты изменился, Коул! Стал таким мрачным. Бессмертие так повлияло?

Он с улыбкой посмотрел на меня. Я проигнорировал его намеки.

Коэлло же подошёл к брату и крутанул его вокруг своей оси на лабораторном стуле. Колесики завертелись, а Лука едва успел ухватиться за край стола, чтобы не грохнуться.

– Вот же… оба меня ненавидите, да?

– Абсолютно, – я.

– Несомненно, – Коул.

Лука снова истерично засмеялся. Это был совсем не тот веселый смех, который я помнил – чистый, искренний. Это же был совсем другой, словно исходил от человека уставшего, злого и… надменного. Да, он явно считал своего младшего брата полным кретином. Я слышал уже этот смех. Он принадлежал мне.

Но сейчас доносился из уст Луки.

Он посмотрел на Коула внимательнее.

– Ну и ну, братишка, – он снова засмеялся. – Ты правда ничего не видишь? Да ты ведь такой же придурок, как и я. У нас это семейное. Ты ведь не осознаёшь, насколько стал зависим от этого человека? – он указал на меня. – Ты правда не замечаешь, что ты уже даже повторяешь его слова, ты говоришь и ведёшь себя, как Олеан!

Хэллебор стоял в остолбенении. Его пальцы подрагивали. Волчьи глаза сузились. Это явно начинало переходить в аномалию…

Я подал голос:

– Ты не прав, Лука. Хэллебор постоянно спорит со мной и остается таким же киборгом, помешанным на технике, – ни капли в нём не прибавилось творчества или тьмы. Посмотри в его глаза – они сияют солнцем. Куда ярче, чем твоё «солнечное» имя, кретин.

Коул посмотрел на меня. За последние несколько минут мы только и делали, что перебрасывались взглядами.

Лука перестал смеяться. Он откашлялся и кивнул мне.

– Ты умён, Олеан. И я знаю, что мой брат тоже не дурак. Но ты… явно пользуешься его светом. Не хватает ведь былого, да?

У меня чесались кулаки, но я стоял на месте, вместо этого пустив в ход слова:

– Конечно, пользуюсь, ведь старое солнце уже не светит. Оно мертво.

Лука будто бы опешил от удара. Он погрустнел, и я на секунду снова заметил в нём лучик прежнего света. В его уставшем, сонном лице. Он был почти так же бледен, как я. Хотя не настолько. Ему нужен был отдых, и, может быть, тогда он снова бы засиял.

Но Лука оборвал этот бессмысленный поток обвинений. Коул сейчас казался мне почему-то ниже и несчастнее обычного. Я впервые обратил внимание на его причёску, глядя на него здесь, в полутьме лаборатории: волосы заметно отросли с тех пор, как мы впервые встретились в лицее. Они не закрывали уши, но ему явно стоило вскоре постричься, если он хочет сохранить свой привычный имидж.

Наконец мы оба оказались рядом с Лукой. Он встал со стула, порылся в шкафах поодаль от лабораторного стола и вернулся обратно с небольшой папкой.

– Я так полагаю, вам необходимо лекарство. Только я уже писал в статье, что это невозможно. Убив паразита, умрёт и человек. В случае бессмертия Олеана вряд ли это вообще поможет. Раз бессмертен он – бессмертны паразиты, судя по всему, они каким-то образом высасывают его силы. А яд, способный окончательно убить бессмертного, придумать невозможно.

Коул вырвал из рук брата папку и начал её просматривать. Я наблюдал за ними обоими, разглядывая схожие черты: форма глаз и носа, цвет волос, форма лица. Но по движениям они были нисколько не похожи: Коул был напряжен и зол, что чувствовалось по его зажатой позе, он словно отгородился сейчас от нас с Лукой. Старший брат же был грациозен, аккуратен, расслаблен, и только усталое лицо, помятый халат и лёгкая истеричность сейчас выдавали в нём неидеального человека.