Нур-Син вздохнул и двинулся вслед за декумом.

Товаров на рынке было множество, со всех концов верхнего мира их доставляли сюда многочисленные купцы, среди которых заметно преобладали выходцы из Вавилона. Один из завсегдатаев рынка и указал благородному Нур-Сину ювелирных дел мастера, чьи изделия отличались совершенством и разумной ценой. Действительно, таких изящных, отличавшихся тончайшей работой браслетов, какие ему показали в этой лавке, послу встречать не приходилось. Золотой наручный браслет, который он приобрел для Луринду, представлял собой широкий обод, заканчивающийся двумя львиными головами. Тонкость прорезки деталей была поразительна, вставленные вместо глаз мелкие самоцветы придавали зверям живинку и странную завораживающую притягательность.

Хашдайя отвлек заглядевшегося на браслет Нур-Сина.

— Послушай, брат, — так нередко называл он родственника, — давай-ка выбираться отсюда.

— Что случилось? — не отрывая глаз от украшения, спросил Нур-Син.

— Только что видел Шириктума. За сегодня второй раз.

— Ходит за нами?

— Не знаю, но лучше отправиться домой.

Посол кивнул и, заплатив за выбранные украшения, не стал забирать их с собой, а попросил хозяина прислать мальчишку с покупками к нему на постоялый двор.

Они выбрались наверх и не спеша направились в сторону караван-сарая. Шли молча, головами направо-налево не вертели, соблюдали достоинство. Правда, Хашдайя ловко, как только умеют военные, посматривал по сторонам. То невзначай присядет поправить завязку на сапоге, то обернется, чтобы расправить алый плащ. На первый взгляд, никому до них не было дела, никто не преследовал. Успокоившись, они миновали последний поворот и свернули на широкую, набитую колеями от колесных повозок улицу, в конце которой виднелись башни над воротами постоялого двора, Хашдайя перевел дух и снял руку с рукояти акинака,[70]купленного им в Экбатанах. Нур-Син и не заметил, как свояк свернул к стене дома по малой нужде. В следующий момент на них вылетела толпа людей в развевавшихся белых одеждах, отличавших ярых поклонников Заратуштры. Нур-Сина закружило, завертело. Его несколько раз ударили по уху, кто-то успел ткнуть кулаком в зубы, затем вавилонского посла вытолкнули поближе к ошарашенному, разъяренному Хашдайей, Тот успел подтянуть штаны и теперь скалился, словно пойманный кот, время от времени взмахивал мечом.

Вавилоняне отступили к глухой стене, встали к ней спинами. Толпа тут же окружила их, отрезая путь к бегству. Защитники слов Заратуштры ярилась криками и угрозами, потом внезапно раздался напевный вскрик, нападавшие притихли и в неуютной, настороженной тишине начали сжимать кольцо.

Первым в чужаков швырнул камень Шириктум. Он, постриженный на мидийский манер, тоже одетый в белые свободные одежды, прятался за спинами. Первый камень угодил в стену. Хашдайя в отчаянии подхватил его, замахнулся, замер. В кого швырнуть? Далее, словно по сигналу, еще несколько увесистых камней просвистели мимо голов чужаков. Хашдайя выхватил меч. В следующее мгновение пущенный из пращи камень угодил послу в лоб, другой попал в грудь. При виде крови, хлынувшей из раны и оросившей уличную пыль, толпа обезумела, начала напирать грозно. Каждый из нападавших держал камень в руке.

Хашдайя выступил вперед — решил первым принять смерть и хотя бы на несколько минут оттянуть расправу над родственником. Нур-Син оперся о спину, выпрямился, попытался было выкрикнуть, что он посол великой державы, лицо неприкосновенное.

Выкрикнул, но толпа продолжала напирать…

Посол едва успевал вытирать кровь. Еще один метко пущенный камень попал ему в ухо, в глазах померкло. Когда же зрение вернулось к нему, он смутно различил, как на толпу, гикая, с оглушительным свистом, нежданно-негаданно налетели всадники в кожаных жилетах, белых рубахах и узких, в обтяжку штанах. Осадили напиравших, разгневанных горожан, принялись нахлестывать их плетками, наезжать конями на наиболее ретивых приверженцев Заратуштры, вопивших и требовавших наказать чужаков, посмевших осквернить землю-дароносицу мочой и кровью. Разогнав толпу, всадники окружили вавилонян, один из них спросил, не нужна ли помощь? Нур-Син из последних сил отрицательно помотал головой. Хашдайя оторвал подол своей рубахи и перевязал ему голову. Вскоре в сопровождении всадников они добрались до постоялого двора.

Два дня вавилоняне прятались на постоялом дворе, чье левое крыло было предоставлено им распорядителем верхнего замка. Хашдайя понять не мог, чем же он оскорбил матушку-землю, если излил на нее то, что естественным путем образовалось в его организме. Не убивать же за это, спрашивал он, обращаясь к Акилю. Тот как всегда отмалчивался. Чтобы заставить пожилого луббутума разговориться, ему надо было приказать начать разговор.

Между тем по ночам за стенами караван-сарая начали собираться люди с факелами. Своими криками они досаждали постояльцам, проживавшим на гостевом подворье, однако никто из них не смел пикнуть. Акиль приметил среди нарушающих порядок людей Спитама, а также Шириктума. Этот всегда был в первых рядах. Правда, никто из разъяренных горожан на штурм постоялого двора не решался — поодаль все это время маячил конный отряд персов, и все равно этот шум и угрозы, невозможность спокойно заснуть, скоро вконец извели гостей.

Не избавила их от страха и последовавшая затем аудиенция.

Официальное представление вавилонского посла произвело на Нур-Сина более чем странное впечатление. Торжественное, с прижиманием свитка к груди и клятвенным подтверждением дружбы, заявление о согласии Набонида на участие в совместном походе против Лидии оставило дряхлеющего царя равнодушным. Он вообще говорил мало, больше слушал, вопросы задавали его сановники. Пару раз Астиаг поинтересовался здоровьем того или иного вавилонянина, с которым ему приходилось встречаться во времена Навуходоносора. Узнав о смерти Набузардана, царь поджал губы и совсем сник. Так и сидел, вперив взгляд куда-то поверх головы посла, словно в который раз пересчитывал капители колонн, поддерживавших покрытый голубой лазурью потолок, на котором были выведены золотые звезды. Оживился, когда кто-то из придворных спросил Нур-Сина, как он находит здоровье Манданы? Выслушав ответ, Астиаг сам принялся допрашивать посла, какая хворь с ней приключилась, чем сын Набузардана помог ей, что такое настой из семи трав? Потом неожиданно спросил — знакомо ли послу средство от старости? Может ли он вернуть Астиагу юные годы?

Нур-Син ответил, что человеку не под силу изменить ход времени, после чего Астиаг потерял всякий интерес к происходящему.

Несколько дней Нур-Син ждал ответа на представленные предложения, касающиеся войны с Крезом. Верхний замок отмалчивался, правда, и ночные концерты прекратились. Тогда посол обратился с просьбой к мидийскому царю позволить посланцам Набонида вернуться на родину, однако и с разрешением долго тянули. Между тем вавилонские купцы, а за ними ремесленники, учителя, врачи, провидцы и толкователи снов, осевшие в Мидии, прибывшие сюда добровольно и по найму, начали спешно покидать Экбатаны. Снимались по ночам, за пределами города сбивались в караваны и скорым шагом под надежной охраной, которую нанимали в складчину, двигались в направлении страны Парсуа, далее берегом реки Керхе, пока не добирались до земель Элама, все еще номинально числившегося под рукой вавилонского царя.