Кениг настолько старательно избегал показывать, что у него есть любимчики, что эта старательность выглядела более чем неловко. Он проходил по школьному коридору мимо Джоби и таким сдавленным голосом говорил: «Доброе утро, Чапин», — что мальчик и менее сообразительный, чем Джоби, почувствовал бы эту неловкость. А Джоби был мальчиком сообразительным. Он уже давно разобрался в том, кто какое положение занимает в Гиббсвилле: например, были такие люди, как Гарри и Мариан Джексон, которые работали на его семью, но его совершенно не боялись. Были такие люди, как дядя Артур и тетя Роз Мак-Генри, которые приносили ему подарки, но относились к нему с полным безразличием. Когда они входили в комнату, ему положено было вставать. Был дядя Карти Стоукс, к которому Гарри и Мариан относились с уважением, а отец ни во что его не ставил. Был Питер Кемп, фермер, работавший на отца и мать не покладая рук, к которому и отец, и мать относились с уважением, но не с тем уважением, с которым Гарри и Мариан относились к дяде Карти, и не с той вежливостью, с которой родители относились к Гарри и Мариан. Еще были люди в магазинах на Мейн-стрит: те, что не знали его имени, относились к нему как к любому другому ребенку, а те, что знали, кто он такой, называли его «мистер Чапин», хотя ему было всего двенадцать лет. Были люди, как правило, старше его отца и матери, которые любили всех без разбору детей. А были люди вроде мистера Кенига, которого считали справедливым, но который относился к Джоби холодно и чуть ли не грубо, но при этом побаивался, что Джоби сочтет его отношение холодным и грубым. В мужской школе репутация справедливого учителя ценилась превыше всех прочих достоинств, она была важнее преподавательского мастерства, важнее добродушного характера и даже важнее спортивных успехов. Мальчики «ГКД» считали мистера Кенига строгим, но справедливым, однако Джоби был с ними не согласен. Да, мистер Кениг был строг, но в его справедливости Джоби сомневался.

Когда Джоби вызывали к директору для нравоучения, Мистер Кениг говорил мальчику о том, какая замечательная у него семья, какие надежды она на него возлагает, какие у Джоби необыкновенные способности и как было бы хорошо, если бы он использовал их по назначению, а заканчивалось все тем, что наказание, которого ожидал Джоби, отменялось. За определенные нарушения правил учеников оставляли без перемены или задерживали после школы, однако за те же самые проступки Джоби читалось нравоучение. И Джоби сознавал это, так же как сознавали это его одноклассники.

Но потом, в 1927/28 учебном году, когда Джоби совершил более серьезный проступок, его наказали сверх меры, и все потому, что до Кенига дошли разговоры о том, что он относится к Джоби чересчур снисходительно.

— Вынь руки из карманов, — потребовал мистер Кениг. — Я слышал, что ты курил в туалете. Что это такое?

— Я не знаю, сэр.

— Ты не знаешь?! Что это за ответ «я не знаю»?

— Я не знаю, что вы слышали, сэр, — сказал Джоби.

— О, ты решил дерзить, — сказал мистер Кениг. — Решил, что, поскольку мы из уважения к твоим родителям относились к тебе снисходительно, ты тут над всеми начальник. Так вот, Чапин, ты тут не начальник. Понятно тебе? Где ты купил сигареты?

— Я не покупал их, я взял у отца из портсигара.

— И что же, по-твоему, он скажет, когда узнает, что ты крадешь сигареты из его личного портсигара?

— Я не знаю, сэр, — сказал Джоби.

— А я знаю. Он скажет, что ты не только курильщик, но еще и вор.

— Нет, он этого не скажет. Он никогда не назовет меня вором.

— А разве ты не вор? — спросил мистер Кениг.

— Я не знаю, — неуверенно ответил Джоби.

— Ты их украл. И это то, что делают воры, так ведь? — Да.

— «Да, сэр». Ты здесь не для вручения медали. Ты здесь для получения наказания, и не забывай об этом. Когда ты говоришь с учителями и директором, ты должен говорить «сэр». Ты в этой школе не лучше других, и не смей даже думать, что твой отец хочет, чтобы к тебе относились по-особому, потому что это не так. Твой отец прекрасный человек, один из самых уважаемых граждан нашего города, и он не ждет, что тебе здесь будут давать поблажки. Ну так что?

— Что, сэр?

— Что ты теперь скажешь?

— Я не знаю, сэр.

— Ты виновен или нет? В этом ведь ты разбираешься?

— Да, сэр.

— Ну, так что же? Ты виновен или нет?

— Я не знал, что вы меня об этом спрашивали, сэр.

— А для чего, ты думал, я вызвал тебя к себе в кабинет? Беседовать о бейсболе?

— Нет, сэр.

— Тогда отвечай на мой вопрос.

— Какой именно вопрос, сэр? Господи, вы мне задали тысячу вопросов, и я не знаю, на какой именно мне отвечать.

— Вопрос только один. Ты виновен в том, что курил в туалете, подвергая опасности жизни людей и собственность школы?

— Я курил. Вы это знаете, сэр. Меня на этом поймали.

— И полагаю, если бы тебя не поймали, ты стал бы теперь курить каждый день, и неизвестно, сколько раз в день. Так или не так?

— Я не знаю, сэр.

— Ты не знаешь. Ты… не… знаешь.

— Давайте наказывайте меня!

— Одну минуту. Одну минуту. Я тебя накажу, ты в этом даже не сомневайся. Но нечего тут отдавать приказания, юный мистер Чапин. Я тебя накажу, и ты будешь не рад, что меня торопил. Пытался торопить. За то, что ты курил, я мог бы дать тебе обычное наказание, но мы здесь не потерпим, чтобы ученики нам отдавали приказания и выказывали неуважение, иначе у нас тут будет не школа, а бедлам. Если позволить ученикам отдавать приказания, то уж лучше вообще прикрыть все дело. У нас будет не школа, а бедлам, вот что у нас будет. Так вот, раз ты жаждешь наказания, мы его начнем прямо сейчас, прямо сию минуту. Ты исключен из школы на неделю.

— Исключен на неделю?

— Да, на неделю. Через неделю, считая с завтрашнего дня, можешь вернуться в школу и возобновить учебу.

— Вы имеете в виду, что я могу вообще не приходить в школу?

— Именно это я и имею в виду. Принудительные каникулы. А когда ты вернешься, то, если тебе удастся, можешь наверстать упущенное. Иди положи вещи к себе в шкафчик и отправляйся домой. А я позабочусь о том, чтобы твоим родителям стало все известно, так что не вздумай сейчас отправиться в кино.

— Если я пропущу неделю, я провалюсь.

— Об этом тебе надо было подумать, когда ты подвергал опасности жизни людей и собственность школы и когда на мои вопросы давал неуважительные ответы. Все. Можешь идти.

Из-за суровости наказания ученики школы сняли с Джоби подозрение в том, что он был подлизой, — так они обычно называли любимчиков учителей, которые, по их мнению, наверняка еще и ябедничали. Но это наказание не возвело его в герои. Слишком многим ученикам в школе Джоби и без того не нравился, и они были рады, что Чапин наконец-то получил по заслугам. Раньше ни одного ученика из «Гиббсвилль Кантри Дей» официально не исключали, правда, были случаи, когда кое-кого из мальчиков неожиданно переводили в частные школы-пансионы. Таким образом, временное исключение Джоби стало одним из самых знаменательных в истории школы наказаний и убедило учеников и их родителей в том, что Фредерик Миллер Кениг был человеком с сильным характером, у которого хватило мужества противопоставить себя престижу клана Чапинов и Стоуксов. Однако на самом Кениге несправедливость его наказания отразилась весьма своеобразным образом. Он знал — хотя сам себе в этом и не признавался, — что проступок Джоби не заслуживал такого сурового наказания и что он, Кениг, действовал не столько из принципа, сколько из-за задетого мальчиком самолюбия. Для Кенига его несдержанность стала уроком, но за этот урок, разумеется, заплатил не он, а едва вступивший в подростковый возраст мальчик; правда, в личное дело Джоби никто не вписал благодарность за обучение директора. История эта в чем-то напоминала докторскую шутку: «Операция прошла успешно, однако пациент почему-то умер».