– А зачем ему, богатому банкиру, нужно было все это собирать, – не удержалась Клер, перебив меня.

– Зачем? Могу только догадываться. Возможно, это было его страстью, а жить без страстей нельзя. Отец был человеком со своим закрытым внутренним миром. И еще, наверное, в каждом человеке, обладающем историческим мышлением, спит романтик.

– А в тебе романтик когда проснется? – в ее вопросе содержался упрек, но я не поддался на провокацию, хотя если от рассказов историка не веет романтикой, какой тогда к черту он историк? Она была права, задавая мне этот вопрос. Я заглянул ей в глаза, повинуюсь скорее инстинкту самосохранения, чем основному, и только затем изрёк:

– Знаешь, Клер, в Риме в обеденное время на Пьяцца дель Попполо в кафе и пиццериях собирается много праздного люда. Площадь радует глаз, и я, преломляя хлеб со всеми вместе, задрав голову к вершине обелиска Рамзеса II, когда-то стоявшего в самом центре Большого цирка, пытаюсь оживить в своем сознании картину великих ристаний древности под рёв разогретой публики. Много ли из тех людей, что сидели рядом со мной, испытывали подобную потребность вызвать в своем воображении картины прошлого? Их немного, но они есть, иначе зачем на всех известных площадях Рима установлены эти египетские обелиски, предназначение которых, как мне кажется, притягивать из разумной оболочки земли – ноосферы, сакральные звуки прошлого. Римские императоры, которые сумели привезти в Город эти тяжеленные антенны космического разума, ничего не боялись, кроме гнева богов. В них вселялась непоколебимая уверенность, что им все можно. Мысль, что они совершают религиозный проступок, их не тревожила, потому что они воспринимали свой Город как великий храм всего мира, куда можно свозить и египетские обелиски, и еврейские серебряные трубы, и греческие древние скульптуры богов. Существование этих артефактов создает мечтательное умонастроение, которое заставляет снова переживать приключения прошлого. Впрочем, Клер, давай эти мои романтические рассуждения отложим в сторону и сосредоточимся только на Александре, поскольку моё посещение Венеции было связано с именем этого древнего царя. Хорошо?

Не скрою, мне хотелось увидеть в ее глазах ответную заинтересованность.

– Как знаешь… – Клер казалась отрешенной, что совсем не облегчало мне задачу ответить на ее же вопрос, но я уже закусил удила, и мое воображение полностью овладело моим сознанием.

– Так вот, Александр Македонский был не просто великим завоевателем. Он оставался живым Богом для многих народов на протяжении веков. Даже в Древнем Риме в конце II века нашей эры статуй с его изображением было гораздо больше, чем изображений всех двенадцати Богов из олимпийского сонма. Его вещи, что сохранились в Мавзолее, были настоящими священными фетишами, на которые молились не только простые люди. Римские императоры, начиная с Юлия Цезаря и Октавиана Августа, приезжали в Египет, чтобы постоять у гроба Александра. Каждый хотел прикоснуться к его лицу или доспехам, веря в сверхъестественную силу этого фетиша.

Древний Рим. План города

Клер привстала с кресла и, как школьница, затрясла чуть поднятой над головой ладошкой, прося разрешения задать вопрос, а я, как строгий учитель, кивком головы позволил ей это сделать.

– Я где-то читала, что его тело лежало в прозрачном гробу, наполненном медом, только есть ли в этом хотя бы доля исторической правды?

Она снова села в кресло, подогнув ноги под себя.

– Безусловно, правда об Александре с веками обросла легендами. Подлинных исторических фактов сохранилось не так уж много, но именно они и волновали моего отца. А месторасположение его гробницы до сих пор не известно и с годами превратилось в увлекательную головоломку. Публикаций на эту тему было много, но они не имели серьезного научного значения. Отец тоже не избежал искушения приобщиться к поиску захоронения. Он много раз приезжал в Египет и всякий раз брал меня с собой. Мы с картами в руках обошли почти всю Александрию пешком. Что мы знаем почти наверняка? Знаем, когда и где умер Великий Завоеватель. В Вавилоне тогда стояла невыносимая жара, и пока диадохи кумекали, что делать с телом царя, оно стало смердеть. В традиции древних народов было удалять мертвецов с людских глаз, а Александр, хоть и мнил себя при жизни отпрыском Зевса, оказался простым смертным и смердел, как все покойники, но не разлагался, о чем писал Плутарх и изумлялся Квинт Курций. В те времена мышьяк был известным ядом, но никто еще не знал, что если человека отравить этим зельем, то процесс разложения заметно замедляется, а посему древние писатели приписывали это странное явление божественной природе самого Александра. Еще один римский писатель Клавдий Элиан в своей «Пёстрой истории» упоминает о прорицаниях Аристандра из Тельмесса, известного мага в армии македонского царя, который призвал диадохов с почтением отнестись к телу Александра как к вместилищу его души, ибо боги поведали предсказателю, что страна, которая примет прах, будет процветать вечно. Тело тогда надолго забальзамировали, поскольку только через два года мастер Арридей смог изготовить гроб из чеканного золота и катафалк, своим видом достойный славы великого завоевателя. Когда все было готово, труп царя обложили благовониями, препятствующими разложению, и укрыли тело пурпурным плащом. Гроб покрыли золотой материей, а рядом положили его оружие, украшенное драгоценностями. Процесс перевозки тела из Вавилона в Мемфис подробно описан Диадором и рассказ этот, наверное, близок к истине. Из Мемфиса тело не отправили дальше, как планировали прежде, в Македонский царский некрополь, где был захоронен отец Александра Филипп и его родители. Только через два года тело царя из Мемфиса перевезли в Александрию, где Птолемеем было подготовлено достойное место. Точно известно, что это пересечение Каннопской дороги с улицей Сема. Дивной красоты мраморный мавзолей, был окончательно завершен только преемником Птолемея Сотера. Всё дело в том, что сейчас никто не знает, где в городе проходили эти дороги и где находился дворец самого Птолемея, откуда он ежедневно отправлялся по вечерам в мавзолей, чтобы воздать почести богочеловеку Александру. Страбон писал в своей «Географии», что тело Александра его друг и помощник Птолемей Соттер перевез в Александрию Египетскую в золотом гробу. Да, но сам Страбон видел уже другой гроб, а именно сделанный из прозрачного камня. Историк Светоний Транквилл писал, что император Август велел вынести тело Александра из святилища и осмотрел его, а в знак преклонения возложил на него золотой венец. Другой историк Дион Кассий дополнил скудную информацию Светония, отметив, что Август не только осмотрел, но и ощупал тело Александра, при этом повредив ему нос. Интересно, что когда Августу предложили осмотреть еще и усыпальницу Птолемееев, находящуюся поблизости, император ответил, что хотел видеть только царя, а не мертвецов. Выходит, Александр Великий оставался в памяти римских императоров живым царём или воплощением Бога. Последним, кто поведал грядущему поколению о сохранности тела Александра, был известный ритор IV века нашей эры из Антиохии Либаний. Он писал, что тело было выставлено напоказ в Александрии. Это случилось в 390 году нашей эры. Один из отцов церкви Иоанн Златоуст, ученик Либания в искусстве риторики, в самом конце IV века нашей эры переселился из Антиохии в Александрию и как-то, говоря о бренности мирской славы, обмолвился, что в городе никому уже не известно, где находится Мавзолей македонского царя Александра. Прошло всего каких-то десять лет с того момента, как Либаний сообщал, что тело Александра выставлялось напоказ, а выходит, уже забыли! Случайно ли Иоанн Златоуст это сказал или с умыслом?