С самого утра небо было затянуто непроницаемой хмарью. Дождя еще не было, но судя по свинцовому цвету туч, они вот-вот готовы были порваться под тяжестью воды, что скопилась в них.

Те даргасские командиры, что остались верными данному однажды слову оберегать эти земли, вывели своих воинов на последнюю битву. Они понимали – все должно решиться здесь и сегодня. Пятнадцать тысяч бойцов, из которых едва треть была обученными ветеранами, а остальные всего лишь вчерашними ополченцами, – это все, что осталось от когда-то сильного и боеспособного войска Королевства Даргас.

И вот сейчас на противоположной стороне огромного поля, ограниченного с одной стороны небольшой речушкой, а с другой – молодой рощицей, выстраивалось против них объединенное войско рузейцев и иставцев. Почти сорок тысяч бойцов. Сорок тысяч мечей, носители которых уже видят себя в столице Даргаса, где их ждет великолепная добыча, вино, женщины и слава. На то она и столица.

Первыми на поле появились всадники. Закованные в железо, они не спеша выезжали на своих облаченных в доспехи лошадях вперед, где начинали формироваться в смертоносный всесокрушающий клин, что в скором времени будет готов, как горячий нож масло, разрезать и раскидывать боевые порядки противника. Нанизывать их на острые копья, втаптывать подкованными копытами тяжелых коней в холодную землю и снимать головы мечами.

За кованой конницей ровными коробками организованно выходили на свои позиции и замирали в ожидании команд пешцы. Они знали, что у даргасцев уже нет конных рыцарей, поэтому чувствовали себя уверенно и спокойно, считая, что им останется после прохода конного клина только собрать трофеи. Ну, и добить тех, что будут изломанными куклами лежать перед ними. Из милосердия, так сказать.

Едва войско выстроилось в боевые порядки, центр этого построения вдруг раздался в стороны. По освобожденному широкому проходу стало выходить еще одно подразделение, обращая на себя внимание в первую очередь какими-то неживыми механическими движениями каждого отдельного его бойца. Кроме того, сами бойцы были словно оловянные солдатики, которых совсем недавно вытряхнули из коробки ребенка богатых родителей, где он хранит свои игрушки, а потом оживили. Фигуры, жесты, вооружение и форма были абсолютно одинаковы.

Огибая клин кованой конницы, они стали выстраиваться перед ним в три шеренги. Лиц не было видно за опущенными забралами, но едва они начали перекидывать из-за спин луки, всем стало понятно – пожаловали альвы. Поправив тулы так, чтобы можно было извлекать из них оперенных убийц максимально быстро и удобно, они замерли безмолвными статуями в ожидании команды. Лишь легкий ветерок, продолжая трепать полы их длинных плащей, позволял думать, что они все же живые разумные, а не каменные истуканы.

– О боги, – сказал кто-то в строю даргасцев. – Опять эти создания. Нам конец.

И столько в этой фразе было обреченности и безнадежности, что казалось произнесший ее сейчас выхватит из ножен кинжал и вонзит его себе в сердце или полоснет лезвием по горлу, чтобы не изводить себя мучениями в ожидании неминуемой смерти. Но на самом деле так только казалось. В этот утренний час, на этом поле, в этом строю остались лишь те, кто давно мысленно попрощался и со своими родными, и со своей жизнью. Они уже считали себя мертвецами, пусть сердца их и продолжали биться, гоня по венам кровь. Осталась самая малость – как можно больше врагов забрать с собой на перерождение.

Поэтому никто не ответил на этот возглас. И никто не сдвинулся со своего места. Лишь покрепче бойцы сжали древки копий, рукояти мечей, топоров и секир да поудобнее перехватили тяжелые щиты.

Дууу-дум, дууу-дум, дууу-дум – глухие ритмичные удары разорвали установившуюся на краткий миг тишину.

– Что это, дядька Лабус? – вздрогнул молодой вой.

Несмотря на переполнявший его душу ужас возможной скорой гибели, парень ничем не выдал, как ему на самом деле страшно и, главное, жалко прощаться в столь юном возрасте с этим, пусть и довольно жестоким, но все же прекрасным миром. Ну а то, что по щеке катится одинокая слеза, а сам он до этого беззвучно шептал слова молитвы, чтобы боги были к нему благосклонны в скором времени, – так ветер прямо в лицо. А к богам всегда надо с вежеством.

– Да вроде как барабаны Хтыня, – прислушиваясь, сдвинул на бок шлем ветеран, выставляя наружу изуродованное когда-то давно в одном из боев ухо. – Причем урукхайские.

– Помощь? – с надеждой в голосе пытался заглянуть в глаза товарищу юный воин.

– Непонятно, – возвращая на место шлем, пожал тот плечами. – То ли помощь, то ли нас уже давно в колечко взяли. Наше дело стоять, а командиры все выяснят.

Строй зашумел и заволновался. Подобные вопросы интересовали не только Лабуса и его молодого боевого товарища, а командиры с ответами, как назло, не спешили. Воины крутили головами, переспрашивали друг друга, не видел ли кто чего, но все их попытки были тщетны. Со своих мест они не могли видеть, что творится в тылу, а покинуть ряд им даже в голову не приходило – дисциплина. А еще через мгновение с левого фланга вынесло три десятка всадников. Пригнувшись к шеям своих коней, они словно ветер пронеслись вдоль всего строя. Развернулись у правого фланга и так же стремительно поскакали в обратную сторону.

Кто это был и зачем они устроили скачки перед изготовившимися к последнему бою даргасцами, было неясно. Пока неясно. Но вот в центре их боевых порядков всадник на черном чистокровном матийце, что возглавлял эту небольшую группу наездников, вдруг резко осадил своего коня. Жеребец взрыл копытами землю, всхрапнул и, словно предсказывая желания своего седока, развернулся мордой к строю. Его наездник, облаченный в самый обычный на вид кожаный доспех, с парными клинками у бедер, единым движением встал на седло и посмотрел перед собой. К этому времени за его спиной остановились и остальные всадники, в некоторых из которых даргасцы узнали альвов.

– Не пойму, – из глубины строя послышались приглушенные голоса, – эти альвы на самом деле похожи на живых или мне отсюда просто плохо видно?

– Нас уже окружили?

– А почему не было звуков битвы?

– Неужели мы просто так сдались?

Вопросов было много, звучали они с разных сторон, но все оставались без ответа. До тех самых пор, пока неизвестный стоящий на седле воин не заговорил.

– Что ж вы, братцы, какие негостеприимные? Да еще и жадные, ко всему прочему, – неожиданно для всех, в том числе и для своих сопровождающих, произнес он. – Собрались веселиться, а друзей не позвали. Не по-соседски это. Ай-ай-ай, – покачал он головой и повернулся к одному из воинов. – Кат, нет, ты видела этих тихушников? – кивнул в сторону даргасцев воин.

Личная тень князя моментально раскусила игру Атея и не преминула ему составить компанию на этих импровизированных театральных подмостках.

– И не говори, родитель, – выравнивая свою лошадь с Агатом и так же становясь на седло ногами и выпрямляясь, сказала девушка. – А я всегда думала, что в Даргасе живут щедрые люди. И что они обязательно позовут добрых соседей на общее веселье. Видимо, ошибалась, – подняв домиком брови и изобразив таким образом разочарование, покачала она головой.