Она узнала этот взгляд. Тот же самый, как в спальне вчерашней ночью. Взгляд, от которого уйти нельзя и который не отпустит. Который указывает только один путь — в пропасть. Но сердце будто только этого и желало. Сжалось в сладком предчувствии, и под рёбрами всё скрутило в жаркий клубок, и, если бы кожа могла гореть, Летиция бы сейчас вспыхнула как факел.

— Здравствуй, Летиция, — произнёс он глухо, так, будто слова давались ему с трудом.

— Здравствуй, — это она почти прошептала.

При свете дня всё было иначе. И поэтому они так жадно вглядывались друг в друга, не в силах оторваться, хоть и понимая, что это, наверное, неприлично, но что значат приличия после всего, что между ними произошло?

— Проходи. Присаживайся к столу, — наконец, прервал паузу Эдгар и указал рукой на место напротив себя.

Летиция шла, не чувствуя под собой пол и надеясь, что не споткнётся. Мир вокруг поплыл и воздух в лёгких почти закончился. Эдгар отодвинул стул, помогая ей сесть, и ей казалось, она сейчас потеряет сознание от того, что он рядом, что почти касается её.

— Наверное, наконец, настало время поговорить, — произнёс он негромко и сел напротив. — Чай? Или кофе? Что ты будешь, Летиция?

— Чай, — ответила она едва слышно, глядя на сервиз из тонкого фарфора, украшенного изящным узором из незабудок.

Она видела, что у Эдгара тоже дрожали руки, когда он разливал чай. И когда она брала чашку из его рук, их пальцы соприкоснулись, и на стол выплеснулась едва ли не половина. И то, что он волнуется не меньше неё, отозвалось в душе сладкой музыкой.

— Прости, — произнёс он, встал и принялся ходить вдоль окон, засунув руки в карманы.

Молчание повисло в комнате, и Летиция изо всех сил сжимала чашку, пытаясь согреть ледяные пальцы и унять в них дрожь.

Почему рядом с ним всегда так? Почему невыносимо страшно и почему так сладко? И хочется одновременно и сбежать, и нырнуть в глубину его тёмных глаз, и думать о том, чтобы вчерашняя ночь повторилась… и чтобы не кончалась…

— Так кто ты на самом деле? Летиция Бернар или мадам Морье? — спросил, наконец, Эдгар и, прислонившись к стене у окна, скрестил на груди руки.

Он снова обжёг взглядом, и смотрел так внимательно, что от волнения у Летиции пульс забился даже в висках.

— И то, и другое, — ответила она тихо, глядя куда-то на дно чашки.

— Расскажи о себе.

И она рассказала. Какой смысл что-то утаивать? Только правда, какой бы она ни была, сейчас могла хоть что-то изменить, а уж там будь что будет.

Летиция говорила, не поднимая глаз. О Старом Свете, о своей бабушке, о замужестве и причине, побудившей её покинуть Марсуэн. О том, почему представилась мадмуазель Бернар, о людях Одноглазого Пьера, о дяде Готье, его попытке завладеть имуществом Анри Бернара и её роли в этом деле. Говорила обо всём, не утаивая ничего, кроме…

…своих чувств к нему.

— …Вот так я оказалась в Альбервилле, а потом — здесь, — закончила она свой рассказ и подняла взгляд. — Я не мошенница и не воровка. Я всего лишь жертва странного стечения обстоятельств. Женщина, которой достался непутёвый муж и алчные родственники. И я не знаю объяснения всему остальному! Я не знаю, что происходит со мной! И единственное, чего я хочу сейчас, это попасть к своему деду на плантацию, потому что именно ради этого я здесь. Потому что это единственное место в мире, где я ещё надеюсь оказаться в безопасности.

— Довольно извилистый путь ты прошла, чтобы просто попасть на плантацию к деду, — чуть усмехнулся Эдгар, не сводя с неё глаз, и она снова смутилась. — Так, значит, ты ничего не знаешь о своей тёте Марии?

— О своей тёте? — удивлённо спросила Летиция. — У меня только одна тётя — мадам Селин, жена Готье Бернара.

— Та женщина, что была на кладбище, это твоя тётя — Мария Лафайетт, хозяйка колдовской лавки на рю Верте. Вернее, никакая она не Лафайетт, конечно. Она всё же Бернар, — ответил Эдгар. — А о своей бабушке? Ты что-нибудь знаешь о Руби? — и видя, как Летиция качает головой и удивляется его вопросам, Эдгар произнёс задумчиво: — Ну, раз ты совсем ничего не знаешь, наверное, мне стоит рассказать тебе твою семейную историю… Вернее, я бы даже сказал, наши семейные истории.

Летиция слушала и поверить не могла. Эдгар говорил размеренно и спокойно, не сводя с неё глаз, словно ожидая, какую реакцию произведут его слова. Всё это разом было дико и странно, и настолько невероятно, что не укладывалось в голове. Жемчужина и проклятье, и жуткая смерть её бабушки Руби, и то, что произошло между их семьями…

— …А теперь, когда ты знаешь почти всё, нам с тобой нужно решить, что же делать дальше, потому что во всей этой истории есть ещё одно важное обстоятельство, — Эдгар подошёл ближе и остановился напротив Летиции, взявшись руками за спинку стула. — То, что я скажу сейчас, я узнал от отца Джоэля — того самого фальшивого священника. И, наверное, это самое странное, что вообще происходило в моей жизни. Видишь ли, я человек рациональный. Я не верю в болотных духов и всякую потустороннюю чушь… Вернее, не верил, но после вчерашнего что-то случилось с моей верой в материальный мир. Потому что я точно уверен в том, что отец Джоэль на этот счёт не соврал. И ты должна кое-что знать…

Он посмотрел на свои руки и некоторое время молчал, пока Летиция не спросила осторожно:

— Что знать?

— Всё это… то, что между нами… — он посмотрел на Летицию и его взгляд снова обжёг. И не просто обжёг, казалось, он проделал этим взглядом дыру в её сердце, окончательно лишив силы воли. — …всё это не случайность. Твоя тётя… Мария Лафайетт… я буду звать её так… Она узнала о том, что ты здесь, в Альбервилле — её помощница видела тебя у лавки. И она узнала о том, что здесь я. И решила воспользоваться этим, чтобы заполучить жемчужину. Этот фальшивый священник на самом деле жрец из Аира, из того самого храма, откуда наши с тобой деды украли эту жемчужину вместе с их жрицей по имени Руби. Если он не врёт, конечно. Но я склонен думать, что он не врёт. Это не просто жемчужина, а их реликвия — сердце Эк Балам. И, как он утверждает, всякого, кто завладеет ей, постигнет безумие — Эк Балам заберёт его разум и душу, — Эдгар снова посмотрел на свои руки, а потом — исподлобья — на Летицию, вглядываясь в её лицо, словно пытаясь прочесть на нём, что же она думает. — Так вот, для того, чтобы заполучить жемчужину, Мария Лафайетт приготовила зелье и провела на том кладбище какой-то ритуал. И мы с тобой выпили из той бутылки — чёртов ром с перцем. Я не знаю, что именно в нём было, кроме, собственно, перца, но у аирских жрецов есть не только бурунданга, а ещё много всяких трав, с помощью которых они могут подавлять волю и разум. Раньше они опаивали ими тех, кого приносили в жертву, чтобы подчинять человека воле жреца и заставлять делать то, что нужно. Не только делать, но даже видеть и слышать то, что нужно.

— Но… зачем она это сделала? — спросила Летиция хрипло — у неё даже горло перехватило от этих слов.