Диана обсуждала с Холденом возможность создания собственного благотворительного фонда – на протяжении последних лет она не раз возвращалась к этой мысли. А потом она сказала: «Недавно я разговаривала с Колином Пауэллом [видным политиком, генералом Вооруженных сил США], он не советовал мне создавать фонд. Это очень сложное дело, требующее постоянного контроля… Да еще все эти налоги…» «Я был поражен тем, как легко она заговорила о Пауэлле – мне-то казалось, что мы упомянули уже всех, кого только можно было…»[534] Известность и любовь во всем мире Диана заслужила не только своей красотой. Ее уважали за сочувствие к бедным и больным – это замечал каждый, кто с ней общался, – за готовность использовать свои возможности для помощи людям.

Диана задумала совершить шаг, который символизировал бы расставание с прежней жизнью: она решила распродать свои костюмы на благотворительном аукционе. Идея принадлежала Уильяму. Он сказал: «Мамочка, шкафы забиты платьями, которые ты носить уже точно не будешь. Может, передашь их в благотворительный фонд?» Диана ответила: «Неудобно. Они слишком хорошо известны, меня в них часто снимали. Но их можно продать в пользу благотворительного фонда».

Когда Мередит Этерингтон-Смит спросила Уильяма, действительно ли это его идея, он ответил: «„Да. Я не хотел, чтобы мамочка носила старые платья“, – и сказал довольно твердо»[535]. Некоторым платьям было более десяти лет – Диана надевала их давно, еще до того как Виктор Эделстайн сделал ее имидж более изысканным.

Костюмы было решено продать на аукционе Christie's, где работали два близких друга Дианы, Маргерит Литтман и Кристофер Бальфур, в пользу Национального фонда борьбы со СПИДом. Диана обсудила этот план с возглавлявшим аукционный дом Бальфуром в июле 1996 года. Мередит Этерингтон-Смит в то время была директором по маркетингу. Она занималась всеми организационными вопросами, в том числе и составлением каталога.

«Как-то утром меня вызвал Кристофер Бальфур и сказал: „Для тебя есть интересный проект. Принцесса Уэльская хочет продать свои платья“. Я ответила: „Не выдумывай! Этого не может быть!“ Он заверил: „Она начинает новую жизнь и не собирается больше носить бальные платья, поэтому желает продать их в пользу фонда Маргерит и Королевской больницы Марсден… Поезжай в Кенсингтонскии дворец и поговори с ней“»[536]. Мередит надела свой счастливый черный жакет с перламутровыми пуговицами и приехала во дворец, где ее встретил «улыбающийся, но слегка нервничающий» Баррел. Он взял ее пальто, попросил подождать и «поднялся наверх. Потом от Дианы я узнала, что он сказал ей: „Она выглядит прилично…“ Я прошла экзамен – камердинер провел меня наверх по грандиозной лестнице, которая явно сохранилась с давних времен. А там меня ждал сюрприз: Диана встретила меня в белой футболке, темно-синем кардигане, узких брюках и кроссовках… Она тоже явно нервничала…»

«Вот что любопытно, – вспоминала Мередит. – Я встречалась с множеством очень знаменитых людей, но ни один не сравнится с Дианой, потому что ее слава заработана делами. Конечно, я о ней много читала и ожидала увидеть совершенно другого человека. При личной встрече мое впечатление о ней сильно изменилось»[537].

Мередит заметила, что Диана комфортно чувствует себя в обществе женщин старше ее. «Думаю, это связано с отсутствием в ее жизни матери – для этого не нужно быть психоаналитиком… Большинство ее подруг, за исключением Розы Монктон, были женщинами зрелыми – Аннабел Голдсмит, Эльза, Маргерит… Думаю, Диане было с ними спокойно: они ей не соперницы, а она могла чувствовать себя рядом с ними девчонкой, которой нет необходимости думать о том, что она – самая красивая женщина мира». Мередит и Диана договорились, что Диана будет принимать непосредственное участие в подготовке аукциона. «Мы стали партнерами, – вспоминает Мередит. Я… не принимала никаких решений, не посоветовавшись с ней. Мы всё обсуждали, обменивались факсами… В результате наша работа растянулась на девять месяцев. Это большой срок, но я не помню ни единого взгляда исподлобья». Когда ее попросили уточнить, что она имеет в виду, Мередит объяснила: «Знаете, у Дианы есть такой взгляд: когда она чем-то недовольна, то уходит в себя, опускает голову – волосы падают ей на лоб – и смотрит снизу вверх… Наши отношения были очень комфортными и по-настоящему рабочими»[538].

Мередит купила блокнот в зеленом кожаном переплете, куда Диана крупным, округлым почерком записывала предметы для аукциона. «Почерк напомнил мне о выпускницах престижной школы Вест-Хит… В нашей компании над слоуни[539] смеялись и часто отпускали шуточки по поводу их оценок, полученных за уход за хомяками. Теперь мне стыдно об этом вспоминать. Диана вовсе не была глупенькой пустышкой и прекрасно понимала свои достоинства и недостатки. Она была совсем непохожа на тот образ, который сложился у меня из газетных интервью и выступлений по телевизору. Думаю, она была одним из самых умных людей из тех, с кем мне доводилось встречаться. Диана обладала потрясающим здравым смыслом…»[540]

Мередит поняла, что в отношениях с Дианой не стоит переходить определенной границы, лучше сохранять дистанцию: «Она была очень обаятельной и умело затягивала людей в паутину отношений, а потом, когда они были полностью покорены, ей становилось скучно… Я чувствовала, что мне нужно держать дистанцию… На второй или третьей встрече она предложила: „Вы можете называть меня Дианой“, а я ответила: „Ни в коем случае. Мне было бы удобнее называть вас „мэм“, поскольку я не могу забыть, какое положение вы занимаете…“ Диане мои слова явно понравились, но все же она повторила: „Бросьте, называйте меня просто Дианой?“ Я твердо отказалась и была права.

Она нередко говорила о людях: „Они такие скучные и постоянно мне звонят“. „Ваша проблема в том, что вы невероятно обаятельны. Вы очаровываете людей, полностью подчиняете их себе, и они уже не могут без вас обходиться“, – отвечала ей я. „Вы правы, наверное“. – „Обаяние – мощное оружие. С его помощью вы можете обращать людей в свою веру“. – „Похоже на то, – кивнула она. – Но у меня не так уж много оружия. Пользуешься тем, что имеешь“»[541].