лишь основной принцип наследия Уэстлоков, твоего наследия… Чем ты занималась последние пять лет?

— Училась в государственной школе, — выпалила она в ответ, хотя от его внимания не ускользнуло, как она нахмурилась и сцепила пальцы. Прошло пять лет, а ее слова не изменились. Она была не совсем правдива. — Я писала статьи о Джейн Остин и изучала равнобедренные треугольники. Как нормальный человек.

— Но ты не обычный человек. — Слова вырывались из него с трудом. — Твой отец был самым известным алхимиком-экологом в Новой Англии.

Еще одно подергивание. Ее пальцы были так крепко переплетены, что костяшки побелели.

— Может быть, ты забыл, но мой отец едва обращал на меня внимание, когда я была здесь. Мы не очень-то хорошо проводили время вместе, как отец и дочь.

— Но ты же замечала, — рассуждал он, чувствуя, как горло требует воды. — Ты подозревала. Ты всегда была убеждена, что на ферме происходит что-то странное.

— Да. Я думала, мой отец был фермером-любителем, который обожал ролевые игры в реальном времени, — ее взгляд метнулся к запутанной паутине корней, обвивавших его цепи. — Очевидно, я ошибалась. Если только все это не является частью какой-то чрезвычайно сложной кампании.

Он попробовал еще раз, чувствуя боль в запястьях.

— Твоя мать ведьма.

— Викканка, — поправила она, все еще не отрывая взгляда от корней. — И да, она очень увлечена астрологией. Я не уверена, что твой знак зодиака с растущей луной поможет тебе выбраться оттуда. Послушай, я действительно думаю, что нам следует позвонить кому-нибудь. Может быть, в пожарную службу? У них есть пилы.

— Не беспокойся, — устало сказал он. — Меня оставили здесь не ради них.

— Но тебя оставили здесь ради кого-то? Ради кого?

«Тебя», — подумал он, но не сказал вслух. У него было слишком много гордости, чтобы признаваться вслух.

— Это несложная магия, — сказал он вместо этого. — Я могу тебя с ней познакомить. Чтобы разблокировать запирающий механизм, требуется кровь Уэстлоков.

Уайатт моргнула.

— Ты хочешь, чтобы я пустила на тебя кровь.

— Не на меня. На корни.

Наступившее молчание было таким глубоким, будто они оба погрузились под воду.

— Прости, что разочаровываю, — сказала Уайатт после паузы, — но я не девушка твоей мечты.

За исключением того, что она ей была. Не было никого, кроме нее. Его подруга детства. Его неохотный надзиратель. Его последняя жертва. Хотя она еще не знала этого, Уайатт Уэстлок была единственной, кто стоял между ним и пастью ада.

Если она не поможет ему, они оба будут мертвы.

Словно прочитав его мысли, она удвоила усилия.

— Не знаю, что, по-твоему, здесь делаю, но я вернулась не для того, чтобы продолжить то, на чем остановился мой отец. Я пришла, чтобы сровнять это место с землей.

Сжечь — так же, как он поджег сарай в день ее отъезда. Он до сих пор помнил прикосновение горящих угольков к своей коже. Серые столбы дыма, застилающие небо. Погребальный костер, лишившийся своей ведьмы.

Сейчас перед ним стояла его ведьма, в жилах которой текла кровь Уэстлоков, но она понятия не имела, как ее обуздать. Он мог бы научить ее. Мог бы показать, как смешивать составы, как пускать кровь, как укреплять обереги на краю леса. Он мог выжидать своего часа, как делал это, когда они были детьми, прикусив язык, выполняя ее приказы, ожидая удобного случая нанести удар.

И затем.

И затем.

— Ты действительно не знаешь, — уклонился он от ответа. — Тебе никто никогда не рассказывал, что здесь происходило?

В ее взгляде сквозила настороженность.

— Возможно, тебя это удивит, но я ни разу не вспомнила об этом месте после того, как уехала.

Он подумал о том, как она смотрела в окно подвала в то последнее утро и открыто плакала, а с неба лился дождь, пока ее мать загружала багаж в машину. Отец Уайатт, стоявший неподалеку, стоически молчал под градом слезных требований дочери:

— Куда ты дел Питера? Что ты собираешься с ним делать? Нет, я не уйду. Я не уйду, не попрощавшись.

— В Румынии, — сказал он громче, чем хотел, — люди обычно вшивали терновник в свою одежду, чтобы отгонять вампиров.

Ему казалось, что он говорит с полным ртом битого стекла. Он не хотел думать о том, что она уезжает. О Джеймсе, который бежал за ней по усыпанной гравием дорожке, надев пижаму наполовину, с опухшим левым глазом. Он не хотел вспоминать тот день, когда видел их в последний раз. — В дверные проемы клали ветки облепихи, чтобы мертвые не могли войти. Остролист развешивали на окнах, чтобы отгонять зло.

— Ладно. — Отрешенный взгляд не покидал Уайатт. — И зачем ты мне это говоришь?

— Потому что природа всегда использовалась как защита от тьмы. Здесь, высоко в горах, воздух достаточно разрежен, чтобы проникать сквозь него. Это своего рода дверь. Пропасть между этим миром и потусторонним. — Он пошевелился, как мог, цепи стучали, как зубы. Серебристые пылинки падали на просвет между ними. — Ты никогда не задумывалась, почему твой отец запрещал нам ходить в старую часовню у леса? Почему в роще всегда было холодно, даже в разгар лета? Семья твоего отца веками возделывала земли в Уиллоу-Хит. Без управляющего ничто не сможет помешать переправке нежелательных вещей.

Она снова пошевелила пальцами. Костяшки хрустнули.

— Каких именно вещей?

«Зверя», подумал он. «И мальчишки, достаточно глупого, чтобы торговаться с ним».

Вслух он произнес:

— Монстров.

— Монстров, — повторила она, и он понял, что она ему не поверила. Снаружи дома поднялся ветер. Он раскачивал ветви ивы, таскал по крыше желтые сережки. Сквозь шорох земли он услышал коварный шепот зверя, и после долгих пяти лет прислушивания уже не был уверен, звучит ли он у него в голове или нет.

«Вот и она», говорил он. «Наконец-то дома, с нами».

Кожаный шнурок на его горле медленно затягивался подобно петле.

— Если ничего не предпринять, — сказал он, — Уиллоу-Хит завянет и умрет. Когда это произойдет, тьма между мирами поглотит нас обоих

3. Уайатт

В доме не было сотовой связи. Единственным телефоном было какое-то чудовище с проводами, стоящее возле холодильника, желтое и древнее, наполовину отвалившееся от настенного разъема. Когда Уайатт поднесла его к уху, в ответ раздался только глухой сигнал отключения. Она стояла у разделочного стола, солнечный свет струился сквозь ставни, и держала свой сотовый в воздухе, как на концерте на стадионе. Она помахала им в полумраке гостиной. Потом протопала через луг перед домом, рука болела, трава щекотала голени. Ничего. Ничего. Ничего.

Она собиралась позвонить матери. Чтобы спросить, что ей делать.

Теодоре Беккет Питер никогда не