В тесном помещении, освещаемом лишь чадящими свечами, было душно и жарко. При ближайшем рассмотрении свечи эти, толстые и оплывшие, оказались черными, словно расплавленные автомобильные покрышки. Воздух был спертым, как в какой-нибудь крошечной часовне с низким потолком. Плотной, удушающей дымкой он повис посередине комнаты, разделяя пространство на две части. В верхней, словно паря в эфире, плавало в дыму широкоскулое лицо с раскосыми глазами. Оно завораживало своей необычностью, какой-то потусторонней, дьявольской красотой, граничащей с уродством, — поражающий воображение диссонанс! Ослепительно-белая остроконечная шапка, отороченная мехом и усеянная сверкающими камнями, составляла разительный контраст с иссиня-черными волосами, на вид жесткими, будто проволока. Глаза колдуньи, густо подведенные и опушенные накладными ресницами, пылали, подобно уголькам в растопленной печи. Посетительнице, порядком напуганной еще до того, как она вошла, даже почудилось, что в них периодически вспыхивают красные искры. Поежившись (как она надеялась, незаметно), гостья, повинуясь жесту хозяйки помещения, опустилась на стул с высокой спинкой, покрытый оленьей шкурой. Собственно, она ориентировалась только по этой самой спинке, так как сиденья не видела, а очертания ножек стула лишь смутно вырисовывались в сизой дымке.

— Фотку принесла? — скрипучим голосом поинтересовалась шаманка.

— Ч-что? — пролепетала женщина, пораженная тем, что невероятное существо вообще способно разговаривать. Суть вопроса ускользнула от нее, словно шаманка разговаривала на иностранном языке.

— По телефону тебе должны были сказать, чтобы ты принесла фотографию неверного мужа своей дочери, — проскрежетала та.

— А, да… конечно!

Клиентка дрожащей рукой извлекла из дамской сумочки снимок и протянула шаманке. Та, не глядя, перевернула его лицом вниз, положила сверху руку и прикрыла глаза. Как загипнотизированная, клиентка не могла отвести взгляда от этой белой руки с длинными, узловатыми пальцами и ногтями, покрытыми кроваво-красным лаком. Каждый палец украшали кольца, которые, даже на неискушенный взгляд посетительницы, выглядели дорого. Только по рукам и пальцам можно было определить, что хозяйка помещения — дама немолодая. Молчание длилось долго — казалось, целую вечность. Наконец шаманка встрепенулась и распахнула глаза. Эффект был невероятным: гостья отпрянула, чуть не свалившись со стула.

— Вижу, дочь твоя в опасности! — медленно проговорила колдунья. — Не зря ты беспокоишься, ох не зря!

Клиентка сжалась на сиденье, подобрав под себя ноги и комкая кожаный ремешок сумочки неосознанными движениями пальцев, которые, казалось, жили собственной жизнью. Ее мозг лихорадочно искал объяснения происходящему. Анна Валентиновна Корнелюк испытывала недоверие ко всякого рода эзотерическим услугам и втайне посмеивалась над знакомыми, посещавшими целителей и колдунов. Сюда ее заставили прийти крайняя нужда и рекомендации ближайшей подруги, утверждавшей, что Джамалия — настоящая волшебница, а не какая-то там шарлатанка, вытягивающая у людей последние деньги и вешающая на уши лапшу и развесистую клюкву. Но даже переступив порог и сказав себе, что обратного пути нет, Анна Валентиновна продолжала спрашивать себя, не совершает ли она ошибку.

— Дочь твою Светланой звать, — сказала между тем колдунья. Это не был вопрос. — Красивая, но не слишком успешная… Работает в больнице… нет, в школе.

— Завучем по внеклассной работе, — пролепетала Корнелюк онемевшим языком: записываясь на прием, она не называла администратору род занятий дочки. Как, спрашивается, Джамалия узнала?

— Математику любит, — продолжала колдунья, водя рукой по поверхности обратной стороны снимка Светланы.

— Да, она ее преподает…

— Это ведь не первый ее брак, верно? Предыдущий продлился недолго, есть сын… нет, дочка.

Все, что говорила Джамалия, являлось истиной, и Корнелюк не могла оправиться от шока: неужели то, что о ней говорят, правда? Неужто эта женщина в странном головном уборе, с жутким взглядом и пальцами, похожими на когти драконихи, и в самом деле волшебница, которой ведомо прошлое и будущее?!

— Первый муж пил, — вещала Джамалия. — Бил, похоже… нет, один раз было. Светлана ушла. Правильное решение: нельзя нас, баб, трогать! Второй-то не лучше, а?

Корнелюк вздрогнула, услышав вопрос: она и сама все время думала об этом, но боялась вмешаться, так как дочь цеплялась за Павла как за соломинку, последний в жизни шанс не остаться одной.

— У него другая баба есть, — проскрипела Джамалия, довольная произведенным эффектом. — Тоже блондинка, как твоя дочь. Полная только, грудастая… Знаешь такую?

Анна Всеволодовна растерянно покачала головой. Да откуда ей знать-то, она ведь с зятем почти не общается.

— Мотоциклы любит Павел, — добавила колдунья, словно и не ожидала ответа. — И баба та — тоже… Уйдет он от дочки твоей, уже лыжи навострил!

— Да я сама понимаю, что навострил! — в отчаянии воскликнула клиентка. — Делать-то что?!

— Ничего тут не поделаешь, — вздохнула Джамалия. — Могу только…

— Что? — мгновенно воспрянула духом Корнелюк.

— На время могу его удержать. Блондинку свою сиськастую он бросит, но… Кобель ваш Павел, вот что я скажу! Не в этот раз, так в другой сбежит. Только встанет это тебе недешево!

— Ну, пусть хоть не в этот раз… А недешево — это сколько?

Он на мгновение прикрыл веки: в глазах рябило от мелькающих за стеклом деревьев и кустов, абсолютно голых в это время года. Кажется, недавно еще было лето, деревья стояли зеленые — и вдруг, как-то внезапно, они лишились своего жизнерадостного покрова, превратившись в печальное зрелище. «Словно провожающие, оставшиеся на перроне, — пришла в голову неожиданная мысль. — Другие уехали в теплые страны, а они чувствуют себя брошенными, вынужденные влачить жалкое, одинокое существование — по крайней мере, до следующей весны!»

Мономах с тоской подумал о том, что ему еще как минимум две недели ездить на электричке на работу. Пока машина в ремонте и работники автосервиса дожидаются необходимых деталей из-за границы, приходится мириться с неудобствами. И черт дернул Артема подарить отцу такую дорогую тачку! Можно, конечно, пользоваться маршруткой, но она идет кружным путем, да еще и по пробкам. Нет, уж лучше поездом!

Привыкнув передвигаться всюду на автомобиле, Мономах не задумывался, что множество людей вынуждены пользоваться пригородными электричками. В подавляющем большинстве это иностранные рабочие, проживающие в загородных бараках и ездящие в Питер на стройки, склады и рынки. Встречаются и студенты, и даже вполне респектабельные граждане, отчего-то предпочитающие именно этот вид общественного транспорта. Мономах к таковым не относился.

Открыв глаза, он увидел, что напротив сидит молодая женщина. Она зябко куталась в толстую шерстяную кофту, почти полностью скрывающую фигуру. «Немного не по сезону, — подумалось Мономаху. — Холодновато!» Симпатичное лицо без косметики, густые темно-каштановые волосы, карие глаза. Но взгляд Мономаха приковывало кое-что другое — желтоватые пятна на шее и щеке пассажирки, которые еще недавно, несомненно, были лиловыми. «Кто же наставил тебе таких синяков? — спросил он девушку про себя. — Жених или муж? А может, отец?» На безымянном пальце незнакомки отсутствовало кольцо, но это мало что значит: во-первых, не все его носят, а во-вторых, можно просто жить с мужчиной, не расписываясь — сейчас это принято называть гражданским браком. Никому не приходит в голову, что гражданский брак на самом деле означает наличие штампа в паспорте, а не его отсутствие, в противоположность церковному браку, который такого штампа не предполагает вовсе. Пассажирка имела жалкий вид — со следами синяков на нежной коже и затравленным выражением на лице. Дверь в тамбур открылась, и девушка дернулась, обернувшись. Странная реакция на обычное действие, то и дело происходящее в вагоне! Пассажирка настороженным взглядом проводила мужчину, прошедшего по проходу на свое место — видимо, он выходил подымить. Чего она боится? Проклиная себя за то, что не может промолчать, Мономах наклонился вперед и спросил: