Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты кого сейчас убеждаешь? Никто тебя за язык не тянул помощь предлагать!
— Точно, — вздохнул Мономах. — Не делай добра, не получишь зла!
— Во-во! — согласно закивал патолог. — Дернем по маленькой? За упокой невинной души? Ты же не за рулем, так?
* * *
— Почему я должен отдать дело?
Голос следователя звучал по-детски обиженно, словно у него отнимали конфету или любимую игрушку. Алла не желала ссориться — не плюй в колодец, как говорится, вдруг ей еще придется обратиться к этому Кравцу? Поэтому она попыталась объяснить.
— Видите ли, Алексей Дмитриевич, ваше дело может оказаться связанным с нашим.
— Может? То есть вы не уверены?
— В течение нескольких недель в городе убиты несколько женщин. Все были беременны.
— Вы говорите о маньяке?
— Не обязательно. Убийства совершены различными способами, и в одном случае смерть наступила от кровотечения, так что…
— Так что вообще не ясно, имело ли место убийство?
— Послушайте, — начала терять терпение Алла, — я могла организовать звонок вашему начальству, и вы отдали бы дело, не задавая вопросов, получив прямой приказ! Однако я хотела действовать честно, потому что вы — мой коллега и я не желала ставить вас в неловкое положение!
— Надо же, — хмыкнул Кравец, — обычно вы, комитетские, не слишком-то печетесь о приличиях!
— Так мне поступить так, как вы от меня ожидаете, или попробуем по-человечески?
Некоторое время Кравец молчал. По его лицу Алла видела, что внутри у него идет борьба. С одной стороны, всякий следак только рад передать дело другому, но тут существовало два «но». Первое: каждый человек, работающий в районных участках, кровно ненавидит людей из Комитета, у которых априори больше полномочий и, как следствие, раздутое эго и презрение к тем, кто не имеет комитетского прикрытия. Второе: если Четыркина окажется жертвой маньяка, то, расследовав дело, Кравец может заслужить очередную звездочку на погонах. Алле думалось, что второе «но» перевешивает: Кравец с первого взгляда показался ей скорее карьеристом, нежели борцом с вселенской несправедливостью. Она предполагала, что следователь примет правильное решение, не станет вступать в конфронтацию с более сильным противником, и именно по этой причине Алла не мешала его внутренней баталии. Наконец он заговорил:
— Вам надо поговорить с Олегом Мартынюком.
— Ему удалось что-то узнать?
— Не просто «что-то». У нас есть подозреваемый!
— Да ну? — встрепенулась Алла. — Это же великолепно! Кто он?
— Некий Князев, доктор. Он знал девушку, хотя и отрицает этот факт. Подозрительно, не находите?
— Простите, вы сказали — Князев? — Алла едва не поперхнулась. — А в какой больнице…
— Во Второй городской. А что такое?
— Н-нет, ничего… — Вот уж чье имя она не ожидала услышать! — А что заставляет вас считать этого человека подозреваемым?
— У жертвы обнаружена его визитная карточка.
— Ну знаете, если мы начнем записывать в преступники всех врачей, которые раздают карточки пациентам…
— Четыркина не являлась его пациенткой, и я еще не закончил! Девушка приходила к Князеву накануне гибели. Он утверждает, что она его не застала.
— Может, правда?
— Может. Только вот наш доктор отрицает, что знал погибшую!
— Но что, если он не врет? К примеру, девушка заполучила карточку не лично от него, а взяла у кого-то?
— Исключено: Князев признался, что сам дал ей визитку.
— Вы же сказали, он отрицает факт знакомства?
— Не знакомства, а того, что знал Четыркину.
— Что-то я потеряла нить!
— Князев признает, что встречал жертву, но всего один раз, в поезде. По его словам, она выглядела напуганной и еще, кажется, он заметил следы синяков на ее коже. Он дал ей визитку и предложил обращаться, если возникнет необходимость. Видите ли, он проникся сочувствием к незнакомке и решил оказать поддержку! Странно, да?
Вовсе нет, подумала Алла. Все, что она знала о Владимире Всеволодовиче Князеве по прозвищу Мономах, которое он получил благодаря имени-отчеству и фамилии, говорило в пользу ошибочности мнения Кравца: Князев мог пытаться помочь незнакомке, это вполне в его характере. Алла столкнулась с ним во время расследования убийства адвоката Гальперина, оказавшегося впоследствии изощренно обставленным самоубийством[1]. Первое, что доктор сделал при их знакомстве, — измерил Алле давление, почувствовав, что подъем по лестнице дался ей тяжело. Тогда Алла весила на семь килограммов — и четыреста граммов! — больше, чем сейчас, и она до сих пор боялась признаться себе, что именно слова Князева заставили ее всерьез задуматься о диете.
Он здорово помог ей с делом, но и помешал тоже, отпустив подозреваемую. Женщину, убившую несколько человек. Скорее всего, она была психически нездорова и верила в то, что действует из милосердия. И все же Алла до сих пор хранила обиду на врача, хоть и понимала мотивы его нежелания отдавать преступницу в руки правоохранительной системы. Но одно она знала почти наверняка: Князев не убийца.
— Между прочим, у него отсутствует алиби на момент убийства, — добавил между тем Кравец. — Он утверждает, что ко времени визита Четыркиной покинул рабочее место, но охранник затруднился подтвердить.
— Вы сказали, Князев познакомился с жертвой в поезде, — перебила Алла. — У него, наверное, есть личный автомобиль? — Она точно знала, что есть, но не собиралась говорить Кравцу, что знакома с подозреваемым.
— Его тачка в ремонте. Он так сказал, но это еще предстоит проверить.
— А как насчет обратного билета? Если Князев и обратно возвращался на поезде…
— Тоже проверим. Но согласитесь, то, что он отрицает близкое знакомство с Четыркиной, подозрительно?
— А почему именно близкое знакомство? — удивилась Алла. — Пока что я не вижу нестыковок в его показаниях.
— Хотите расскажу, как мне видится все это дело? — спросил Кравец.
— С удовольствием послушаю.
— У Князева с Четыркиной был романчик. Несерьезный — так, время провести. Он ее поколачивал… или один раз поколотил, когда Четыркина кинула ему предъяву с беременностью.
— То есть вы полагаете, отец ребенка — Князев? — уточнила Алла, надеясь, что ее лицо не выдает того, насколько абсурдным выглядит предположение.
— А какая разница?
— Такая, что тест ДНК снимет все сомнения!
— Но она могла и лгать, так? — не сдавался следователь.
— В смысле, пыталась подсунуть доктору чужого отпрыска?