— Ва-ших бьют! Ва-ших бьют! — скандировали трибуны, пестревшие цветастыми футболками, рубашками, деловыми костюмами и мантиями.

Периодически с какой-нибудь трибуны поднималось разноцветное облако, состоящее из безумного сочетания женских шляпок, бейсболок и квадратных черных шапочек с помпонами. Кричалки, заглушающие друг друга, были непривычными и казались странными, но, если задуматься, что, как не «ваших бьют!», может деморализовать противника при условии, что в данном случае «вашими» является именно его команда. Можно добавить, что крик «шайбу-шайбу!» не имеет совершенно никакого смысла, так как несведущему в хоккее (если таковой найдется) вообще не может быть понятно, что значит этот лозунг и что, собственно, с этой шайбой делать. Конечно, вопль половины восторженных трибун «го-о-о-ол!» действительно информативен, он хотя бы означает, что свершилось то, ради чего люди и пришли на стадион. Но если немного проанализировать (читай: позанудничать), оказывается, что громогласное сообщение о перемене в счете игры полезно для болельщиков с ограниченными возможностями зрения и именно им их остроглазые соседи сообщают, что какая-то команда либо перехватила инициативу, либо сравняла счет. Но, думается, слепых поклонников футбола на любой игре считаные единицы, если они вообще есть, а орущих болельщиков в тысячи раз больше.

Так что, возвращаясь к началу, скандирование «ва-ших бьют!» все-таки имеет больший смысл при условии, что фанаты той или иной команды находятся в определенных местах на трибунах: большинство не жалеющих голосовых связок «наших» заполняли восточную сторону. Хотя матч проходил на территории Российского филиала Европейской Школы магии, не менее трети зрителей болели именно за нас. А смею вас заверить, что представителей обычного, а не волшебного, или, если уж быть точным в формулировке, магического, мира было двадцать человек, то есть только наша команда. Команда кураторов. Местным, но считавшимся самым наипервейшим в нашей команде, был только тренер, да и он когда-то жил в нашей обычной реальности. Федор Иванович несколько лет назад переехал сюда на ПМЖ, найдя себе здесь хорошо оплачиваемую работу, которая к тому же совпадала с его призванием.

Будучи ярым фанатом футбола, он был не просто болельщиком, а болельщиком въедливым, если возможно употребить такой эпитет. Все свободное от работы бухгалтером время он полностью отдавал анализу всех возможных матчей, какие ему удавалось увидеть либо вживую на стадионах, расположенных в пределах пятисот километров от его дома, либо на экране системы спутникового телевидения, на которую он накопил вопреки стенаниям супруги. Как и всякий нормальный болельщик, он наслаждался игрой, покупая билеты только на лучшие места стадиона, но при этом мучился от того, что беснующиеся рядом соседи отвлекают его от ежеминутного анализа сложившейся на поле ситуации. Его квартира была завалена видеозаписями игр, растрепанными футбольными обозрениями, плакатами команд с автографами игроков и прочими предметами, принадлежащими к дорогому его сердцу футбольному миру. И когда утомленная отсутствием всякого внимания к своей персоне жена, заслонив собой экран, демонстрирующий игру на первенство Европы, изрекла: «Либо я, либо он!» — Иваныч совершенно не колебался.

Уже давно шел второй тайм, а мы еще в первом бездарно пропустили один мяч. Поэтому мы дрались как львы, и, смею заверить, я тоже метался по полю, рычал и вообще вел себя как самый что ни на есть зверь. Правда, исходя из того, что мои футбольные баталии далеко в прошлом, я не могу с полной уверенностью заявить, что являлся наилучшим игроком. Весь мой опыт накапливался в студенчестве на вытоптанном черноземе институтского поля, которое периодически переходили какие-то безумные гражданки с детскими колясками, авоськами или увлеченные молодые люди с глупо хихикающими подружками. Может, мое мнение предвзято и девицы хихикали вовсе не глупо, но согласитесь, неспешно идти под ручку с кавалером, рискуя быть сбитой на землю толпой распаренных сражением парней, главное для которых вовсе не красота игры, а победа в матче, по меньшей мере не очень умно.

Так вот, Федор Иванович, оценив мое героическое поведение на тренировках, главной моей задачей определил полузащиту, так как никто, кроме меня, не мог так эффективно мешаться противнику. И вот сейчас прямо на меня преследуемый упустившими свой шанс нашими нападающими несся, ведя перед собой мяч, Торпеда Грегор — лучший бомбардир команды преподавателей. Говорили, что он не так уж давно зачислен в ее постоянный состав, а до этого играл на правах приглашенного игрока и даже долгое время числился гостем, обитая в местной гостинице. Сейчас же он являлся местной звездой. Кроме того, что он забил несметное количество голов в ворота наших предшественников, в нем действительно было что-то от торпеды. Получив мяч, он разгонялся до бешеной скорости и летел к воротам противника, сметая все на своем пути. Но, по словам тренера, если Грегор и был похож на торпеду, то явно из первых изобретенных образцов, так как, выбрав направление, он перемещался исключительно по прямой. В этом было его слабое место, и, чтобы не дать ему вкатить мяч в ворота вместе с вратарем, существовало два способа: либо передвинуть ворота, что теоретически было вполне возможно — уж четырех запасных для их переноски мы всегда отыщем, либо постараться изменить траекторию нападающего. Конечно, с воротами было бы проще, но на стадионе непременно отыщутся несколько внимательных пар глаз, которые могут раскрыть эту хитрость, да и все-таки не по-спортивному это. Второй вариант для исполнения был сложнее, зато являлся законным.

Пока Грегор, состроив страшную, зверскую рожу (кажется, в быту, если так можно выразиться в условия Школы магии, он являлся оборотнем), летел прямо на меня, я за оставшиеся до неминуемой ужасной встречи секунды пытался сообразить, каким образом выполнить великие наказы Федора Ивановича. Думам мешали звуки, издаваемые заслуженным форвардом. Сходство с торпедой исчезло, заслоненное новым образом — набравшим скорость паровозом из фильмов про Гражданскую войну, и тяжелое дыхание атакующего усиливало впечатление. Энергию согнутых в локтях и вращающихся с бешеной скоростью рук при подключении к ним привода динамо-машины можно было бы использовать в исключительно мирных целях — для обеспечения электричеством обычной пятиэтажки, но сейчас вся эта мощь была явно нацелена на разрушение. Оставаться на пути футболиста было безрассудно, поэтому я нашел рискованное решение, потребовавшее просто нечеловеческой координации движений. Когда между нами оставался какой-то метр, я, изменив выражение своего лица на возможно испуганное (на что со стороны тренера послышался громкий и длинный «пи-и-и-ип»), вздрогнул и сиганул в сторону, при этом каким-то образом ухитрившись захватить с собой и мяч. Не спрашивайте, как это у меня получилось, но хитрость удалась, и Грегор понесся далее, радуясь тем негативным эмоциям, которые, по его мнению, ему удалось у меня вызвать. Я же вернул мяч нашим и тяжело вздохнул, осознавая, что бы стало со мной, если бы я не успел увернуться.

Никак не могу привыкнуть к местным магическим штучкам, хотя именно на стадионе использование магии наиболее ограниченно, чем где бы то ни было на остальной территории Школы. На время матча футбольное поле надежно защищалось магическим щитом, выполняющим обязанности самого беспристрастного арбитра и четко отслеживающим все прегрешения игроков. Ходил слух, что участие в настройке поля принимал сам Пьер-Луиджи Коллина, который, как известно, пять раз признавался лучшим арбитром мира.