Евгений Лукин

Честное рядовое

Отрывок № 1

Зима под Ташкентом выдалась небывало снежная. Жизнелюбивый амбал лейтенант Паничев при всяком удобном случае поднимал внушительный перст и мудро изрекал: «Это чтобы русские не забывали родину, а узбеки помнили, что есть Сибирь».

Дело было на посту, в полнолуние. Сверкали тремя заснеженными горбами охраняемые капониры, обведённые глубокой тропкой, по которой, бдительно и бодро неся караульную службу, двигался ваш покорный слуга. Валенки, тулуп, за плечом карабин с пушистым от инея штыком. Лежащий на пути предмет я заметил издали. Предмет был чёрен, продолговат, напоминал очертаниями пистолетную пулю размером с хороший снаряд, и на его гладком тупом рыле сиял лунный блик. Никаких следов ни справа, ни слева от стёжки не наблюдалось.

Первая в моей жизни встреча с неведомым отозвалась тревожным отупением. Подбросили? Кто? Зачем? Каким образом? Единственное предположение: некто укрылся на крепко утоптанном пятачке, где происходит смена караула (где ты там укроешься?), выждал, когда часовой пройдёт мимо, выскочил у него за спиной на кольцевую тропинку, беззвучно пробежал в противоположном направлении метров сто с гаком, подложил артефакт и успел вернуться незамеченным.

Бред!

А самое жуткое заключалось в том, что, чем ближе я подходил, тем непонятнее оно становилось.

Я замедлил шаг и взял оружие на изготовку.

До неопознанного лежащего объекта оставалось сорок шагов… тридцать… двадцать… десять…

В голове давно уже ворочалась мысль об инопланетянах.

За пять шагов я чуть было не дослал патрон в патронник.

Четыре шага… три… два…

И лишь тронув это штыком, понял, что передо мною моя собственная свалившаяся с валенка галоша.

Стало так неловко, что я молчал о случившемся до самого дембеля. Даже на «гражданке» признался друзьям не сразу — выждал несколько лет. Но вывод про себя сделал правильный и глубокий: ходя по замкнутой кривой, ничего, конечно, не найдёшь, зато ничего и не потеряешь. Разве что время.

Отрывок № 2

Ефрейтор Пипаш очень любил петь. Не знаю, как там на Западной Украине, откуда он был родом, а в группе дивизионов «Тантал» ему это категорически запрещалось. Исторгаемый им ослиный рёв, который он считал пением, повергал в ступор не только молодых бойцов, но и старослужащих. Однако, будучи дизелистом, певун вскоре нашёл выход. Упрятанные в глубь покатого холма дизель и кабина управления «стартом» разделены бетонной стеной. Допустим, идёт юстировка «пушек», то бишь пусковых установок, коих насчитывается ровно шесть. Грохот в дизельной стоит неимоверный. Кто что услышит?

Ефрейтор Пипаш вылезал из своей кабинки — и пел.

Пел он и в тот день, когда во второй огневой дивизион прибыла проверка в лице капитана из соседней части.

В бетонном закутке под стрельчатым сводом сидят за столом слегка уже вмазавшие командир стартовой батареи «дед» Сапрыкин и проверяющий. Капитан облачён в летнюю полевую форму. На Сапрыкине — галифе, сапоги и майка-алкоголичка. Из-под лакированного чёрного козырька, надвинутого ниже бровей, выдаётся лишь бугристый грушеобразный нос. И это неспроста. Потому что выражение глаз у «деда» Сапрыкина неизменно охальное.

А я в уголке черчу какой-то график.

Бетонная стена, отделяющая нас от дизельной, гудит и содрогается.

— Видишь? Сидит пишет, — заговорщически подтолкнув локтем, обращается «дед» к проверяющему. — Ты думаешь, кто это сидит пишет? Это моя правая рука сидит пишет. Так-то вот…

Проверяющий смотрит на меня и, ни хрена ни поняв, кивает с несколько оторопелым видом. Ну сидит рядовой, ну пишет… Но почему правая рука? И почему так таинственно? Вообще-то капитан собирался обсудить недочёты маскировки и противопожарной безопасности. Проверка соседней части — задание деликатное: сильно хвалить нельзя, но и сильно ругать — тоже, поскольку в следующий раз к ним нагрянет с проверкой кто-нибудь из наших.

Зато я всё прекрасно понимаю: комбат шутить изволит. А поскольку всуе он не шутит никогда, то, стало быть, заговаривает зубы высокому гостю с целью увести беседу от некой щекотливой темы.

Сделать это, однако, не так-то просто.

— Кто у тебя за пожарный щит отвечает? — спрашивает капитан.

— Лейтенант Никитушкин.

— Недокомплект на щите, — скорбно извещает капитан.

Стоящий тут же Никитушкин виновато крякает.

— А на хрен он вообще нужен? — ласково осведомляется майор.

— Кто?

— Щит.

— Т-то есть… к-как… — Капитан начинает заикаться.

— Если дизель полыхнёт, — лениво поясняет «дед», кивнув на сотрясаемую гулом стену, — хрен его чем потушишь… Ты лучше послушай, как я на этот щит доски добывал. Был у меня тросик от трактора…

И начинается увлекательнейший рассказ с путешествиями и приключениями. Повествовать комбат умеет. Я уже бросил чертить, лейтенант Никитушкин тоже слушает раскрыв рот.

— Слушай, а вот у меня было… — возбуждённо перебивает капитан.

О щите забыто.

И всё бы ничего, но внезапно кто-то настораживается.

— Вроде кричат…

Что за чепуха? Мы внутри холма! Снаружи сюда ни один звук не проникнет. А проникнет — не будет услышан. И тем не менее…

Майор меняется в лице. Точнее — в нижней части лица, поскольку верхняя, напоминаю, скрыта сдвинутым на глаза козырьком. Либо вопль пришёл справа, со стороны кабины, либо слева, со стороны дизеля, и неизвестно ещё, что хуже. Не дай бог, кого-то дёрнуло током! Токи у нас такие, что лучше уж сразу на электрический стул.

Комбат вскакивает с табуретки — и бежит. Глядя на него, бежит и проверяющий капитан. Следом бежит лейтенант Никитушкин. Ну а мне, рядовому, сам бог велел. Вскакиваю, бегу.

— Вырубай, трах-тарарах! — рявкает комбат, поравнявшись с открытой дверцей кабины.

Там шалеют и немедленно всё вырубают. Вылетают из фургончика, распустившего кабели, как осьминог, и, спотыкаясь, бегут за нами — на выход.

На пусковые установки перестают поступать сигналы. Командиры расчётов потрясают кулаками, изрыгают по грязному ругательству и бегут к стартовой кабине — разобраться с «долбаными геморроями», сорвавшими юстировку. Ну а раз бежит начальство, то надо бежать и подчинённым.

Толпы народа стекаются отовсюду ко входу в дизельную. В то время как мерзавец Пипаш давно уже всё допел и снова забрался в крохотную свою кабинку, понятия не имея о том, что творится окрест.

Однако «деда» Сапрыкина не проведёшь. Случая ещё не было, чтобы сей пронзительный ум не докопался до сути. Перебрав все варианты объяснения, комбат останавливается вскоре на единственно возможном.

Юстировка завершена. Дизель вырублен. Меломан-ефрейтор выглядывает наружу.

— А тебе пять нарядов вне очереди! — сообщают ему радостные сослуживцы. — Именем командира части…

— За что?! — шалеет Пипаш.

А и впрямь — за