Моей жене Текле, которую я люблю, и в память о Шейле

У самой излучины ручей размыл поросший травой берег.

Грунт осыпался, мало-помалу образовалась подводная песчаная отмель, за которой поток лениво завихрялся под нависшей над ним ивой. Сюда часто затягивало речной мусор, и он подолгу плавал кругами, пока изменчивое течение или порыв ветра не освобождали его из ловушки. Но летом цветущие водоросли помогали водовороту надежно удерживать свою добычу.

Майским утром, в пятницу, облокотившись на перила деревянного мостика над ручьем, Артур Шоу любовался открывающимся видом. Под лучами солнца вода превратилась в прозрачный мед, над которым взад и вперед летали ярко-красные стрекозы. Ветерок приносил миндальный аромат белых соцветий таволги, кипенью стелившейся по соседнему лугу. Журчащий ручей струился в лесной тени мимо поросших мхом валунов известняка, выходящего кое-где на поверхность. Дальше, у излучины, покачивался в потоке ворох желто-белых лютиков.

Артуру вспомнились далекие годы юности. Бойн был совсем иным, пока ради полевой дренажной системы люди не загубили его русло, а вместе с ним островки, запруды и водяные мельницы.

Перепутавшиеся стеблями лютики напомнили Артуру о любимой картине — Офелия на траурном ложе из цветов, плывущем по реке. Как кто-то любит натюрморты или зимние пейзажи, так Артура влекли полотна с изображением реки, и тем сильнее, чем сюжет был трагичнее. Хотя стареющий мистер Шоу жил в двадцать первом веке, сердце его было истинно викторианским — мягкость и нежность под стальной оболочкой.

Он недолго предавался воспоминаниям и уже хотел продолжить прогулку по Брукфилдскому саду, когда заметил какой-то блеск в воде неподалеку. Сойдя с мостика, Артур прошел несколько метров вдоль берега. К его огорчению, на дне лежала пивная банка, отражавшая солнечные лучи. Как тут не стать брюзгой? То, что подростки проносили в сад выпивку, было, конечно, плохо, но бросать в ручей мусор — совсем уж никуда не годится. Шумно возмущаясь загрязнением планеты, нынешняя молодежь заботилась о родных ручьях и реках ничуть не больше вандалов двадцатого века, давших официальное согласие на постепенное уничтожение Бойна.

А потом Артур приметил кое-что еще; точнее, учуял. И сперва подумал, что причина запаха — мертвая овца или ягненок. Во время весенних паводков животные, случалось, тонули, их уносило течением и затягивало в водоворот у излучины.

Ему было видно, что в водорослях что-то запуталось, довольно объемное, только точно не овца — скорее мешок. Над ним роились и жужжали стаи мух. Кто-то утопил выводок котят, решил Артур и, слегка согнувшись, пробрался под ветками ивы к краю берега.

У него была с собой трость, он опирался на нее во время прогулок — после того как с ним случился удар. Не без труда сполз он с берега вниз на полоску сухого песка и толкнул мешок тростью. Вместо того чтобы освободиться от опутавших его водорослей, мешок повернулся вокруг собственной оси, и Артур увидел, что скрывалось под водой.

Ступня. Несомненно, женская — на некоторых ногтях сохранился пурпурный лак. Кожа была покрыта странными крапинами, как оперение у сороки. Он прищурил глаза, полагая, что всему виной игра света от проникающих сквозь листву солнечных лучей.

Но пятнистая кожа была не единственной странностью. На картине Милле лицо Офелии обращено к небу, длинные локоны плавают в воде. Лица женщины видно не было — вернее, так он вначале подумал, но после того как распухший торс еще раз повернулся в потоке, понял, что головы у трупа нет — лишь пара шейных позвонков между плечами.

Беда случилась в удаленном от центра районе Каслбойна примерно тогда же, когда Артур Шоу вышел на прогулку. Моя археологическая компания — «Консультационное агентство Иллон Боуи» — проводила раскопки средневекового кладбища на исторической окраине города. Дела шли к концу, и мы уже готовились передать территорию работ в распоряжение местных властей. Тут все и произошло.

Чуть раньше, когда я крутилась перед зеркалом, примеряя кремовый льняной жакет и юбку, позвонила взволнованная Гейл Фаулер, исполнявшая обязанности ассистента по археологическим находкам. В полдень была назначена встреча с представителем муниципалитета для подписания акта о завершении работ по проекту, которому, начиная с Пасхи, я отдавала большую часть времени. Не помню, почему кремовый костюм пришелся мне не по душе, зато белый топ с V-образным вырезом смотрелся под жакетом очень даже ничего.

— Мы обнаружили два гроба… — Гейл задыхалась от возбуждения. — Обиты свинцом… сразу за периметром раскопок… собирались засыпать яму возле часовни, а тут почва просела… Иллон, обязательно приезжайте.

Ее воодушевление было совершенно понятно.

— Повреждения есть?

— В один, похоже, просочилась вода. А второй… Сами увидите.

— Если есть подозрения, что сохранились остатки мягких тканей, — ты знаешь инструкцию: запечатать в сверхпрочный пластик и перезахоронить.

— Не в этом дело. Поверьте, без вас не обойтись.

От моего офиса до места работ нет и километра, так что я могла без проблем бывать на раскопе по нескольку раз в день. И, конечна, приятно заниматься столь важным делом в своем родном городе. Я взглянула на часы. А ведь неплохой предлог надеть что-нибудь попроще. Светлый костюм неподходящий наряд для появления на раскопках. Да и тесноват он стал, худеть придется. Успею переодеться, съездить на раскоп и на встречу не опоздаю.

— Уже еду. Лучше ничего без меня не трогайте. Всем принять меры предосторожности. И без касок — никуда.

Моим ребятам не привыкать к работе в защитных костюмах, включая маски, как у микробиологов. Нынешние раскопки проводились в месте массовых захоронений жертв «черной смерти» — пандемии чумы, выкосившей в четырнадцатом веке пол-Европы.

На въезде в Каслбойн дорога, ведущая сюда из Дублина, разветвлялась в двух направлениях, и внутри «вилки», за невысокой каменной стеной, лежало треугольной формы поле. Оно становилось шире, по мере того как от железных решетчатых ворот поднималось вверх по склону холма. Большинство проезжавших и проходивших мимо людей не подозревали, что было здесь в далеком прошлом, — ни надгробных камней, ни крестов, ни иных признаков кладбища, если не считать бугристой неровной земли, поросшей высокой травой. Но когда-то здесь находился погост при часовне больницы Святой Магдалины. Участок, на котором велись раскопки, был вдоль и поперек изрыт траншеями, словно побывал в гигантской вафельнице. Их готовились засыпать землей, когда в поле по соседству случилось проседание грунта.

Моя команда столпилась на краю зияющей в траве ямы под фронтонной стеной развалившейся часовни. По одну сторону от них высилась груда вырытой земли и лежали разобранные леса, по другую — стоял желтый экскаватор «хаймек».