Вивьен Лоррет

Не тот маркиз

Пролог

Англия, 1810

Съежившись под голыми ветвями дуплистого серого вяза, Элоди Пэрриш уставилась на грязь на своей руке. Раньше ей никогда не позволяли пачкаться. Но на этот раз ее тети сами на этом настояли.

— Давай, Элоди, дорогая, — сказала ей тетя Мэйв, и одинокая серебристая слезинка скатилась по ее измученной заботами щеке на черную шерстяную шаль.

— Возьми пригоршню и брось вниз. Никто не поднимет шума, я обещаю.

Тетя Миртл ободряюще кивнула, ее черное креповое платье зашуршало, когда она опустилась на колени, а глаза ее были похожи на васильки в воде.

— Тебе станет легче, если ты поможешь ему в его новом путешествии.

Несмотря на то, что в свои семь лет Элоди была почти взрослой, она не понимала, почему было так важно вернуть папу в землю или почему она должна была принимать в этом участие. Она вообще не хотела, чтобы его хоронили под землей. Он не мог там дышать. Она хотела, чтобы он вернулся в свою постель и лежал на горе подушек. Хотела, чтобы он похлопывал по покрывалу, подзывая ее поближе, и рассказывал истории своим тихим, скрипучим голосом.

Их соседи и несколько жителей деревни, те, кто последовал за процессией черных лошадей, везущей задрапированный бархатом гроб в стеклянной карете, все смотрели на Элоди с ожиданием. Она знала, что они ждали, когда она совершит эту ужасную вещь, чтобы они наконец могли пойти в дом и отведать поминальный ужин, который готовила кухарка. Хотя, как кто-то мог есть в такое время, она никогда не поймет.

Но она сделала так, как ей сказали. Она обещала папе, что будет слушаться своих тетушек, пока его не будет.

Теперь, сколько бы раз она ни вытирала ладонь о вызывающее зуд черное платье, в которое ее облачила горничная, грязь оставалась. В крошечных складочках и расщелинах ее ладони виднелись грязные следы. Они выглядели как реки на одной из папиных карт. И грязь под ее ногтями на вкус напоминала сырую картошку.

Они еще надели кольцо ей на палец. На обратной стороне были выгравированы слова "Любимый отец, ушедший, но не забытый". Сверху было изображение облаков и небесной арки со стеклянным колпаком наверху. Это кольцо напомнило ей соверены, которые они положили на глаза спящему папе. Тетушки сказали, что это для того, чтобы заплатить паромщику за его спокойную переправу.

Но если ему так сильно нужна была помощь, чтобы уйти, тогда почему он просто не мог остаться? И как он мог дышать в этой коробке? В конце концов, иногда он подолгу не дышал. Но он всегда начинал дышать снова, после того как несколько раз кашлял в свой носовой платок в красных пятнах. Откуда они знали, что на этот раз он не сделает то же самое?

Эта мысль преследовала ее, когда она смотрела на холмик блестящей черной земли рядом с могилой своего отца.

Из зияющей дыры дул влажный апрельский ветерок, запах был горьким и солоноватым. Он напоминал ей о раздутых червях, устилавших садовую дорожку после сильного дождя, и о черных птицах, которые налетали, чтобы их сожрать.

Она ненавидела этот запах.

Она попыталась задержать дыхание. Но это было бесполезно. Запах смерти уже был внутри нее, глубоко в легких. Каким-то образом она знала, что он навсегда останется там.

— Что все это значит? У тебя такой вид, будто кто-то умер, — сказал мальчик, прокрадываясь в открытые ворота кладбища ее семьи.

Увидев, что это ее ужасный сосед, она быстро вытерла щеки.

Джордж был ее проклятием. Он вечно дразнил ее из-за того, что она носила платья и не могла лазить по деревьям, не показывая всем свои панталоны. Вечно говорил ей, что она всего лишь девочка.

— Почему ты не внутри с остальными? — спросила она, кивнув в сторону огромного кирпичного дома на холме.

— О, они все снова говорят о старине Бони. И ни о чем-то интересном, вроде подготовки к битве или отправки в полк. Нет, — сказал он с тем же измученным закатыванием глаз, которым часто одаривал ее, — они говорят только о его свадьбе, о брачном союзе, как они это называют, с той австрийской леди и о том, какие последствия это будет иметь для Англии. А это так скучно, что я решил пойти домой пешком.

Он наклонился, прядь прямых каштановых волос упала ему на лоб, когда он поднял с земли камень. Подбросив его несколько раз в воздух, он ловко поймал его. Но и это ему наскучило, и он отступил назад, чтобы запустить камнем через кованую железную ограду.

— Что такое «последствия»? — спросила она, гадая, не по этой ли причине он пришел на кладбище вместо того, чтобы вернуться в свой собственный дом.

— Все знают, что такое последствия, — сказал он с издевательской ухмылкой. — Это то, что происходит, когда ты делаешь что-то плохое, а твой учитель заставляет тебя выписывать предложения. Это означает, что браки тоже плохие. Как и маленькие девочки, которым нравится притворяться, устраивая свадьбы в саду и наряжая своих кукол невестами.

Ей не понравилось, как он хихикал над ней. Вздернув подбородок, она уперла руки в бедра и сказала:

— Свадьбы — это романтично, а не плохо. Ты ничего не понимаешь, потому что ты всего лишь мальчик. Просто мальчик-сирота.

В тот момент, когда его карие глаза встретились с ее, она пожалела, что не может взять свои слова обратно. Она не знала, почему всегда насмехалась над ним в ответ. Это только вдохновляло его говорить самые гадкие вещи. Ему нравилось говорить ей, что глаза у нее желтые, как древесный сок или опавшие листья в грязных лужах, а волосы цвета свежего конского навоза.

Она ждала, что он скажет что-нибудь ужасное.

— Что ж, ты теперь тоже сирота, — сказал он, но в его словах не было злобы. Они были тихими и печальными, от чего у нее защипало в глазах и сжалось горло.

— Это твоя мама вон там, не так ли?

Ее взгляд проследовал за его жестом к надгробию рядом с зияющей могилой ее отца, где имя Элоди Пэрриш было высечено на арке из белого мрамора. Будто у нее было собственное надгробие, хотя она еще была жива.

Ей не нравилось быть сиротой. Она хотела поплакать, но, находясь рядом со своим ужасным соседом, не могла.

Слезы подступили к горлу, впиваясь в