Уже появился мини-бар и на весь вагон раздался веселый голос южанина: «Кофе, чай, минеральная вода!» Мануэль не смог устоять. Хотя он сегодня уже принял свою дозу кофеина, от кофе он не отказался. Мануэль пожалел об этом уже после первого глотка, еще какое-то время он не отводил взгляда от проносившихся мимо уродливых высотных зданий, мрачных звукозащитных стен и развязок автобана, потом он открыл свой чемоданчик и достал оттуда папку с бумагами. Он был врач, специалист по «ухо-горло-носу», уже три года у него была своя практика, и он ехал сейчас с конференции по тиннитусу. Два английских врача сделали утром сообщение об электростимуляции, и после обеда были представлены результаты новой медикаментозной терапии, после чего разгорелась дискуссия. Оба эти доклада ничем его не порадовали. Он еще раз просматривал таблицы с процентными данными и только тогда расслышал голос кондуктора, когда тот нетерпеливо склонился над ним. Кондуктор вернул Мануэлю пробитый билет и тут же обратился к нему еще с каким-то вопросом, он его не расслышал. «Простите?» – улыбнулся Мануэль, и тогда кондуктор повторил вопрос, а именно: не желает ли он приобрести себе льготный пятидесятипроцентный проездной абонемент? Мануэль пробурчал, что он почти не ездит на поездах, на это кондуктор, молодой блондин с колечком в левом ухе, доверительно сообщил, что достаточно трех таких поездок в году, чтобы это уже стало рентабельным, и тут же вручил ему соответствующий проспект.

Мануэль кивнул и начал вместо своих таблиц читать этот проспект, где наряду с прелестнейшими ландшафтами ему были обещаны всевозможные специальные акции и скидки, воспользоваться которыми у него не было никакого повода. Он регулярно ездил с женой и детьми на дачу в Энгадине, там он отдыхал и летом и зимой, и для перевозки всей семьи с зимним снаряжением железная дорога вовсе не годилась. Вчера вечером Мануэль поставил свою машину на техобслуживание, поэтому сегодня в Базель он ехал поездом, но после его возвращения машина снова будет стоять перед его домом: на своего техника он мог положиться.

Когда Мануэль проснулся, поезд уже подъезжал к Цюриху. Он быстро сунул недочитанные бумаги в свой чемоданчик, железнодорожный проспект он оставил, перекинул плащ через руку, вышел из вагона и направился на одиннадцатый путь, куда прибывали и откуда уходили поезда, следующие вдоль правого берега Цюрихского озера. Хотя Мануэль из Базеля выехал с опозданием, он все же успел на нужную ему пересадку, время которой он указал своей жене перед отъездом. Поезд как раз подошел, высадив немалую толпу пассажиров. Было около восьми часов вечера, город издал свой призывный клич, разнесшийся далеко по всей окрестности, обещая развлечения, которых никогда не хватает в полной мере: кино, музыка, танцы, женщины, непредсказуемая жизнь.

Зов посетить город был мощнее, чем необходимость его покинуть, и вагон, в который сел Мануэль, был наполовину пуст. Экспресс Золотого берега – так в шутку окрестили поезд, на котором приехал Мануэль, – был составлен из красных вагонов и курсировал только по правому берегу Цюрихского озера. Известно, что именно здесь проживает наиболее состоятельная часть населения. Когда Мануэль и Юлия поженились, они еще жили в трехкомнатной квартире в Цюрихе, но четыре года назад им удалось купить дом в Эрленбахе, так что теперь и они принадлежали к Золотому берегу, хотят они этого или нет. Юлия чувствовала от этого некоторое неудобство.

Мануэль смотрел в окно на платформу.

Эта женщина в Базеле, что ей было от него нужно? Был ли он с ней знаком? Для Мануэля не была необычной ситуация, когда с ним здоровались люди, а он их не узнавал, иногда это были его прежние пациенты, которых он видел всего два-три раза, и сегодня на конференции с ним заговорила одна дама из ординатуры, ей пришлось снова ему представиться, прежде чем он вспомнил, с кем имеет дело. Подобные встречи досаждали Мануэлю, ему хотелось бы обладать отличной памятью, чтобы люди, с которыми ему приходилось встречаться, были собраны в его голове готовыми к выходу, словно в зале ожидания, и он мог бы в любое время назвать каждого из них по имени.

Мануэль сразу отверг мысль, что эта женщина была на конференции, среди участниц он не вспомнил ни одной, похожей на нее, и среди его пациенток подобное лицо не приходило ему на память. У нее были темные волосы, пышные, схваченные сзади в пучок тонкой красной лентой. Ее глаза? Скорее темные, что-то между карими и черными, и в ее взгляде была, пожалуй, не только просьба, но и уверенность, почти требование, как если бы речь шла о крайней необходимости. Но откуда она могла знать, что он врач? Жительница Энгардина, знакомая с ним как с соседом по даче? Ему был понятен такой феномен, когда кого-то видишь за прилавком магазина или за стойкой отеля, но встречаешь вдруг совсем в другом месте и уже не можешь узнать. Однако Мануэль никак не мог связать внешность этой женщины ни с одним известным ему местом. А если она не была с ним знакома, что же ей от него было нужно? Быть может, он что-то выронил на вокзале, когда спешил на поезд? Но у него все было на месте, да и у незнакомки в руках ничего не было.

Следовало ли Мануэлю на это как-то отреагировать? Для него это было слишком неожиданно, чтобы успеть открыть окно, а для того, чтобы нажать на стоп-кран, явно не было причин. Мануэлю, однако, явно льстило, что весьма симпатичная женщина, где-то его возраста, явно что-то от него хотела. Если бы все было наоборот, женщина сидела в вагоне поезда, а он, стоя на платформе, постучал бы в ее окно, то это можно было оценить как приставание. Можно ли предположить, что эта женщина «приставала» к нему таким образом? Какой в этом смысл, когда поезд уже в движении? Была ли это просто шалость или это был жест отчаяния? Кто-то преследовал ее и она взывала к помощи? Не следует ли сообщить об этом полиции в Базеле? Может быть, она просто сумасшедшая? Беглянка из психиатрической клиники? Или она всего лишь с кем-то его перепутала?

Мануэль вздрогнул, когда кто-то стукнул в окно. Это его жена стояла на перроне в Эрленбахе с маленьким Томасом на руках, и он едва успел быстрыми прыжками добежать до выхода и выскочить наружу, прежде чем поезд покатил дальше в сторону Херлиберга.

– Юлия, – сказал он с улыбкой и поцеловал ее в щеку, – я еле успел. – Потом взял на руки Томаса: – И ты тоже меня встречаешь, Томи? Это очень мило.

– Миам спит, – сказал Томас.

– О чем же ты так задумался? – спросила Юлия. – Ты выглядел таким сосредоточенным.

– О конференции, – ответил Мануэль, – там было много интересного.

Юлия открыла дверь «рено» на вокзальной площади; на заднем сиденье спала годовалая Мириам в детском комбинезоне.

– Миам спит, – громко сообщил Томас.

– Тсс, – улыбнулся его отец и прижал палец к губам.

Юлия посадила мальчика на детское сиденье и попыталась тихо закрыть дверь, но это ей не удалось, звук был достаточно силен, чтобы разбудить Мириам, и та заплакала.

– Ничего, – сказал Мануэль, который занял свое место впереди, откинулся назад и продолжил: – Мириам, посмотри, кто здесь. Мири, Мири, Мири! – При этом он покрутил пальцами и подмигнул дочке.