Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать.

Р.П. Уоррен

…И хотя его руки были в крови,

Они светились, как два крыла,

И порох в стволах превратился в песок,

Увидев такие дела.

Nautilus Pompilius, «Воздух»

По лезвию ножа, осторожно переставляя лапки по зазубринам, ползет мой тезка – паук бурый отшельник. Он убийца, такой же, как и я, – убийца от природы. Но разве здесь это грех? Не думаю. В конце концов, все в Зоне Три-Восемь убийцы. Другие виды хомо сапиенс тут не приживаются. И можно было бы назвать исключением из правил бесчисленных исследователей-ученых, но дольше одного поганого года эти хилые особи в Зоне не живут.

Даже та бравая команда из канадского филиала Международного института внеземных культур, что нашла меня когда-то голого, перепачканного кровью и грязью в затерянной посреди аномальных земель пещере, не продержалась здесь и трех месяцев. Кто-то из ребят сгинул в зонах измененного физического пространства, кто-то был растерзан мутантами, а кого-то сразила бандитская пуля. И лишь один из «академиков» (так я шутливо называл знакомых очкариков) вышел из Зоны живым.

Звали его Бенджамин Кельт. Кельт – это прозвище, которое он взял себе сам и неизвестно за какие заслуги. Этот малый любил давать всем окружающим забавные кликухи. Вот и мне он придумал погоняло, на первый взгляд странное. А впрочем, как еще можно назвать человека, одиноко прозябающего в пещере? Только отшельником. А бурый цвет моей кожи от слоя спекшейся крови лишь добавил изюминку. И с тех пор я – Бурый Отшельник. Другого имени у меня попросту нет. Как нет и прошлого.

Я не помню, что было со мной до того самого момента, как я оказался в той мрачной затхлой пещере. Самое первое воспоминание в моей теперешней жизни – это яркий луч тактического фонаря, который выхватил из темноты мое скрутившееся в калач тело. Там, в смердящей лужице, в окружении исковерканного Посещением физического пространства, и родилось мое нынешнее «Я».

А ее величество утерянная память ко мне не спешит возвращаться. Да и нет особого желания ее в этом торопить. Лишь несколько смутных полузабытых снов и парочка секундных озарений, высветивших картинки из прошлого, – вот и все, что мне осталось от прежней жизни. И картинки эти меня совсем не вдохновляют в силу своей исключительной стремности…

То, что до потери памяти я был сталкером-проводником, стало ясно сразу. Ребята из Института быстро приметили, что у меня в кору головного мозга на уровне рефлексов вшито умение передвигаться по аномальным просторам Зоны Три-Восемь. И не просто передвигаться, а еще и вести за собой отряд. Практически все встреченные зоны измененного физического пространства (или, как их называют академики, зоны ИФП) я ощущал нутром и обходил стороной на радость моим очкарикам. А какие не ощущал – те нащупывала ловко брошенная гайка. По сути, это умение обращаться со столь устаревшим и неудобным щуп-маячком выдало во мне сталкера старой школы.

Чуть позже обнаружились и другие навыки, среди которых сборка-разборка «калаша» с закрытыми глазами и умение устанавливать растяжки – далеко не самые полезные. Хотя и мои армейские навыки стали причиной белой зависти сопровождающего нас лейтенанта. Старый солдат из службы охраны Периметра, закрепленный за экспедицией, стал называть меня спецназером сразу после того, как мы попали в засаду корейских рейдеров и благодаря мне вышли из столкновения с минимальными потерями. Где я так научился стрелять и двигаться во время боя – загадка того же уровня сложности, что и все остальные, связанные с моим прошлым.

После той памятной схватки, когда я собственноручно перебил дюжину разбойников, во мне обнаружилась еще одна загадочная, но весьма приятная странность, о которой я решил не рассказывать окружающим. Сквозное пулевое ранение в моем правом боку затянулось за считаные минуты, без следа, без шрама. И при этом я не имел никаких инопланетных штуковин, ускоряющих регенерацию. Да и синий атомный рис, разгоняющий метаболизм и заживляющий раны, я тогда еще не успел раздобыть.

С тех пор самой большой загадкой для меня стал я сам. Мало кому выпадает столь увлекательное занятие – изучать себя самого и открывать раз за разом что-то новое и весьма необычное. Много всяких интересных особенностей успел я приметить за три с половиной года своей новой жизни, но самая странная из них… Впрочем, об этом чуточку позже.

* * *

Лапки паука преодолели полосу препятствий лезвия и осторожно опустились на мою кожу. Легкое щекотливое прикосновение тут же выдуло из головы зыбкий туман воспоминаний. Эта невзрачная зонная букашка, как и прочие обитатели аномальной реальности, подверглась здесь определенным метаморфозам. И до них, конечно, укус бурого отшельника был крайне опасен и вызывал обширный некроз тканей в месте укуса, но сейчас он стал смертельным без вариантов. И все бы ничего, если бы эта смерть была быстрой или хотя бы безболезненной. Но здесь, в Зоне Три-Восемь, костлявая старуха к своей работе подходит с фантазией, энтузиазмом и изрядной долей креативности.

Всего один едва заметный укус самки отшельника, и в твою плоть впрыснут не только яд, разъедающий плоть, но и туча крошечных паучьих яиц. А вся гениальность природы заключена лишь в том, что этот яд способен превратить в мутную кашицу даже паучье потомство. И тут же вылупившиеся личинки должны очень быстро пожирать плоть жертвы, расползаясь подальше от зоны укуса. А яд, мгновенно пропитавший их тела, продолжает безжалостно разъедать членистоногое отродье. И чем активнее личинки пожирают тело укушенного, тем быстрее делятся их клетки и тем больше у них шансов выиграть гонку на выживание.

В этой гонке побеждают далеко не все личинки. Но те сильнейшие, что успевают за отведенное время полностью обновить свой организм, приступают ко второй фазе борьбы за право существования. Они вгрызаются все глубже в организм жертвы, прячутся среди органов так, что в полевых условиях простым ножом их уже не вырезать. И там, среди кишок, паучки продолжают жрать и созревать. И до самого конца, пока взрослые особи не начнут прорубать себе выход наружу, человек остается живым и в полном сознании. Жертва ощущает, как ее выедают изнутри, порой сходит с ума, но всенепременно остается живой, хоть к финальной стадии становится уже практически обездвиженной…

* * *

Застывший в нерешимости паук вновь зашевелился. Уже готовые к укусу крючковидные челюсти брезгливо втянулись назад. Крупная самка отшельника развернулась и поползла по лезвию в обратную сторону.

– Что, мяско не по вкусу, гурман хренов? – Я ехидно улыбнулся и подмигнул членистоногому.

По неизвестным причинам некоторые мутанты не желали употреблять меня в пищу, а пришлепнуть просто так ради забавы – на это способны исключительно люди. Посему именно человек в Зоне Три-Восемь для меня самый опасный и коварный враг. Но одновременно он и самый желанный мой трофей…