Англия, Дербишир, 1817

«Три акта и фарс…» Снова в ее памяти всплывают эти слова. «Три акта и фарс…»

Ситцевые занавески, закрывавшие окно, были яркими — с огненными птицами, летящими поверх сплетенных на фоне зелени голубых и желтых цветов. Джейн Амбергейт приподняла одну из занавесок и выглянула на улицу. Перед входом в гостиницу Пикок-Инн, что на полпути между Лондоном и Дербиширом, на выложенной камнем площадке стоял лорд Торп. Как всегда, его поза вызвала у Джейн приступ раздражения. Торп стоял, слегка расставив ноги, словно под ним была не брусчатка, а шаткая палуба боевого фрегата.

«Три акта и фарс…»

Это было последнее, что Джейн услышала от него месяц назад, в июне, незадолго до окончания бального сезона в Лондоне.

А еще раньше он долго убеждал ее смириться с неизбежным и стать его любовницей.

О, как она ненавидела это животное!

На лице Джейн появилась презрительная гримаска, грозившая нежной коже двадцатипятилетней женщины появлением новой морщинки.

«Наш роман не похож на длинную, скучную театральную драму, — негромко, но проникновенно говорил он тогда. — Три акта и фарс в конце — незавидный удел большинства банальных любовных связей. Но мы с вами — другие! Наша любовь — как виньетка: прекрасная, стремительная и короткая. Она способна мгновенно воспламенить сердца и так же быстро сжечь их дотла. Я прошу вас, Джейн, милая, станьте моей любовницей! Забудьте Фредди. Перестаньте, наконец, метаться между ним и мной. Поймите, это уже даже не драма — вы опускаетесь до дешевого фарса! Давайте уедем вместе в Италию, на Средиземное море. Только представьте себе: корабль, южное солнце и любовь — такая любовь, какая вам никогда и не снилась…»

Джейн вспомнила, с какой нежной страстью он сулил ей самые невероятные наслаждения. От соблазнительных слов, от жаркого шепота закружилась голова, а когда язык Торпа принялся ласкать ее ухо, легко касаясь всех его изгибов, земля поплыла под ногами. Нервная дрожь быстрой волной пробежала по телу Джейн; она почувствовала приятную, сладкую слабость в коленях и, как загипнотизированная, бессознательно потянулась навстречу Торпу.

Мошенник!

Негодяй!

А потом он ее поцеловал…

О, зачем она уступила ему, зачем осталась с ним в том укромном уголке, где тяжелые портьеры из зеленого бархата надежно прятали их от взглядов гостей, сидевших в гостиной леди Сомеркоут?! Замерев, словно зачарованная, Джейн не могла найти в себе сил ни на то, чтобы обнять Торпа, ни на то, чтобы оттолкнуть. Ощущая его искусительную силу, уступая неудержимому напору, Джейн все глубже проваливалась в томное забытье.

Это было похоже на транс. Транс, который так трудно преодолеть. Из которого не удалось вырваться ни одной из жертв Торпа!

Под надежным укрытием зеленого бархата он целовал ее снова и снова — все нежнее, все настойчивее. И тело Джейн, словно помимо ее воли, отвечало на каждый новый поцелуй…

Внезапно в замутненное сознание Джейн проник голос Фредди, позвавший ее из глубины гостиной. Отрезвление было мгновенным. Сбросив оцепенение, сковавшее тело и волю, Джейн, не раздумывая, влепила Торпу затянутой в перчатку рукой звонкую пощечину — прямо в его улыбающееся, красивое лицо.

Мошенник!

Негодяй!

Она тряхнула головой, пытаясь отогнать непрошенные воспоминания, но не так-то просто было избавиться от них! Тем более что лорд Торп был по-прежнему прекрасно виден из окна спальни, возле которого замерла Джейн. Он стоял возле своего экипажа и о чем-то разговаривал с полковником Даффилдом, машинально постукивая себя при этом по бедру шляпой, зажатой в руке.

Внезапно Торп весело расхохотался, запрокинув голову, и Джейн поморщилась: смех его был резким и грубым, как у простолюдина. А то, что Даффилд рассмешил Торпа, было неудивительно — полковник во всех гостиных слыл записным весельчаком и считался обладателем самой большой в Лондоне коллекции анекдотов на все случаи жизни.

Продолжая наблюдать за мужчинами, Джейн поймала себя на том, что Торп все-таки продолжает притягивать ее — несмотря ни на что. Впрочем, вряд ли нашлась бы женщина, неуязвимая для его обаяния. Что и говорить, Торп был удивительно красив. Природа наградила его правильным овалом лица, крепкими скулами и тонким орлиным носом. Контур чувственных губ еще ярче оттеняла твердая линия подбородка, которую не смягчала даже небольшая ямочка. Тонкие черные брови мягко изгибались над ярко-синими озерами глаз. Текучие, изменчивые, они могли быть то холодными, то сияющими. Эти глаза умели отталкивать и притягивать, обольщать и смеяться — в зависимости от настроения их обладателя. Волосы Торпа были тщательно уложены на манер причесок римских императоров.

В целом внешность Торпа являла идеальный образчик искусного соблазнителя и неутомимого охотника за женщинами. Да лорд Торп и был именно таким человеком!

Джейн прекрасно понимала, что сейчас его главной целью является она. Впервые Торп загорелся мыслью сделать ее своей очередной любовницей, скорее всего еще в начале апреля. Охота началась и теперь была в полном разгаре — иначе зачем бы он стал добиваться приглашения от леди Сомеркоут?

Джейн знала, что леди Сомеркоут решила собрать в своем поместье в Дербишире самый узкий круг друзей — провести пару недель на свежем воздухе и устроить традиционный летний праздник. Джейн не стала спрашивать у леди Сомеркоут, каким образом среди этих ближайших друзей оказался лорд Торп, хотя они и были подругами. Впрочем, Торп всегда и всюду был желанным гостем — красавец с вкрадчивым голосом, изысканными манерами, учтивый собеседник и искусный танцор…

Мошенник!

Негодяй!

Джейн продолжала наблюдать за Торпом со смешанным чувством раздражения и восхищения. Насколько все было бы проще и спокойнее, если бы его обаяние ограничивалось красивым лицом — и только. О, если бы эта прекрасная голова увенчивала дряблое, непривлекательное тело!

Но — нет! Этот баловень судьбы и сложен был, как олимпийский бог, то есть настолько близко к совершенству, насколько это вообще доступно смертному. К тому же Торп великолепно умел одеваться, что, разумеется, еще больше подчеркивало его красоту и атлетичность.

Сегодня утром длинные ноги Торпа обтягивали охотничьи бриджи из оленьей кожи, а крепкие икры плотно охватывали высокие, черные, прекрасно сшитые сапоги, матово блестевшие в лучах июльского солнца. Темно-голубой сюртук облегал широкие плечи, мягко сужаясь к тонкой талии.

Ну просто ожившая статуя великого Микеланджело!

Воротнички рубашки не были жестко накрахмалены, но все равно упруго торчали вверх, что достигалось с помощью искусно повязанного шейного платка. Это был собственный, оригинальный способ Торпа — так повязывать платок. Многие лондонские модники пытались копировать его и даже дали ему название — «Месть Торпа».