Призванный в Бездну

Глава 1

Со стены картинной галереи на меня взирало чудовище — помесь многоглазого осьминога и летучей мыши с острыми шипами, которые сбегали по костяному хребту. Я нарисовал этого монстра, но он, запертый на холсте и скованный деревянной рамой, любви ко мне не испытывал. В его тяжёлом взгляде без труда угадывалась ненависть ко всему роду человеческому.

А неплохо получилось передать её.

— Экстравагантная вещь, — произнёс незнакомый женский голос. — И провокационное название. «Первый сверхчеловек»?

Нахмурившись, я обернулся. Выставку планировалось запустить только завтра, посторонних в галерее точно быть не могло — отец настоял на том, что здание будет охранять внутренняя служба безопасности семьи. Я не видел смысла спорить с ним по этому поводу; он и так не одобрял моего увлечения, считая его блажью, недостойной наследника.

На его мнение мне было плевать, однако в присутствии нашей охранки на выставке я не видел ничего плохого. Главное, чтобы он не мешал мне заниматься любимым делом. Не покушался на мою свободу.

Как бы то ни было, девушки тут быть не должно.

Но она стояла позади, улыбаясь тёплой, чуть рассеянной улыбкой. Её тонкие брови чуть сдвинулись, когда она выдалась вперёд и прищурилась, чтобы рассмотреть картину лучше. Светлые волосы, волнами лежавшие на плечах, упали на грудь. Одета незнакомка была в строгий бизнес-костюм, который нисколько не умалял её красоты — лишь подчёркивал хрупкую утончённость безупречной фигуры.

Я знал наперечёт всех доверенных служащих семьи. Девушка явно не входила в их число.

Что принято говорить в таких случаях?

Кто вы, как сюда попали, немедленно покиньте помещение…

Ничего такого я не сказал.

Присутствие девушки в здании, которое кишело охраной, всколыхнуло во мне интерес художника. Любовь к таинственному и загадочному. К необъяснимому. Пусть я рисовал только чудовищ, это не означало, что я не способен оценить её появление здесь.

К тому же она одобрила работу.

Даже если незнакомка была наёмным убийцей, посланным по мою душу, я был не прочь поговорить с ней о моём творчестве.

— Рад, что вам понравилось.

Взгляд аметистовых глаз соскользнул с картины на меня. Пушистые ресницы взметнулись в непритворном удивлении.

— Я этого не говорила.

— Значит, я ослышался. Мне показалось, что вы похвалили её.

— Отчасти. До шедевра она недотягивает. Ей чего-то не хватает. Может быть, искренности? Души. Вовлечённости в то, что вы пишете.

— Сомневаюсь. В нём чувствуется свобода мысли, полёт воображения. Да, «Первый сверхчеловек» свободен — и поэтому совершенен.

Незнакомка шагнула ко мне. От неё повеяло тонким ароматом яблок.

— Совершенство — недостижимый идеал. Но если вы так уверены в себе, как думаете… Окажись вы в шкуре зверя, сумели бы воплотить ощущение лучше? Ничто не заменит личного опыта.

Я усмехнулся.

— Любопытное предположение. К сожалению, на Земле таких чудовищ не водится. Они живут лишь в наших фантазиях. Или кошмарах, если угодно.

Девушка засмеялась, выразительно и мелодично. На её щеках обозначились милые ямочки.

— Почему же? Это можно устроить.

В левом ухе ожил крошечный передатчик.

Неужели остолопы из охраны наконец спохватились?

— Господин Герман, возникла непредвиденная ситуация. Это нужно увидеть самому. На первом этаже… Вам лучше лично оценить ущерб.

Разумеется, не спохватились.

Я вздохнул. И это щит, который ограждает семью от происков конкурентов… Оставалось надеяться, что врагам служат ещё более некомпетентные болваны.

Мало того, похоже, они повредили какие-то картины. И как умудрились?

— Сейчас приду.

Я поискал глазами незнакомку, чтобы предложить ей пройтись со мной — или напасть, если она явилась для этого.

Но галерея была пустынна. Ни следа человеческого присутствия, если не считать меня самого. По полированному мраморному полу бегали отблески хрустальных люстр, — больше никакого движения.

Говорят, все великие художники впадали в безумие. Настал мой черёд?

Я ухмыльнулся собственной шутке.

Лёгкий интерес, вызванный появлением незнакомки, с её исчезновением перерос в жгучее любопытство. Я был уверен, что она реальна; но с какой целью она проникла сюда? Чтобы заявить, что моему видению не хватает глубины?

Долго раздумывать над этим мне не дали. Вновь напомнил о себе передатчик, и дрожащий голос взволнованного охранника попросил поторопиться, насколько это возможно. На сей раз он додумался упомянуть, что затруднение возникло при переносе последних картин из кладовой, где хранилась экспозиция первого этажа.

Кажется, кто-то из новичков.

На время я выкинул из головы странную девушку.

Винтовая лестница вывела меня в широкий холл. Быстрым шагом я добрался до помещения запасников. Там с ноги на ноги переминался молодой парень в спецовке, с таким лицом, будто он вот-вот упадёт в обморок. В руках он вертел короткую дубинку.

— Что случило…

Движение позади я не услышал — скорее, угадал. Пригнувшись, я пропустил над собой довольно умелый хук, бросился в сторону и с разворота пнул врага в коленную чашечку. С тонким полувсхлипом здоровяк — в униформе охраны семьи — повалился на пол.

Их было ещё четверо, если считать парня в спецовке. И что самое скверное, я узнал почти всех в лицо. Они работали на семью уже не первый год.

Подкупили? Или внутренний разлад?

Размышления не мешали мне разбираться с предателями. Их хорошо натаскали, наши инструкторы зря хлеб не едят. Но меня гоняли ещё жёстче.

Когда на ногах остался последний охранник, тот самый, что заманил меня, в спину вонзились две тонкие иглы, — и тело тотчас пронзили жестокие судороги.

Сволочь, которую я отправил отдыхать в самом начале, догадалась вытащить тазер. Я изогнулся, силясь дотянуться до проводов. Пальцы тряслись, как у алкоголика, — разряд вжарили максимальный, а он у оружия семьи превосходил установленный законом порог. Краем глаза я уловил шевеление сбоку.

Парень с дубинкой не упустил шанса врезать мне.

Висок взорвался болью, от которой померкло в глазах.

* * *

Сознание возвращалось неохотно, в отличие от боли. Та навалилась сразу — промчалась по телу огненной волной, сдавила грудь, как обручем, мешая вдохнуть. Пересилив судороги, я втянул воздух.

В нос ударил едкий запах медицинской стерильности.

Жутко захотелось чихнуть, но я сдержался; знал, что вновь скрутит. Пошевелился, пробуя на прочность наручники.

Что-то новенькое: металл не холодил разбитые прошлыми рывками запястья. Вместо жесткого кресла спина чувствовала тепло и мягкость. Я не сидел — полулежал. И лежать было… уютно?

Неужели галлюцинации? Фантазии о том, как меня чудесным образом вырвали из лап похитителей?

Хлопнула дверь — незнакомо, иначе, чем в камере. Там она скрипела протяжно и угрожающе. Здесь — мягко, едва слышно.

— Меня заверяли, что он уже очнулся.

Отец!

В обманчиво-мягком баритоне скрывались железные нотки. Как всегда. Я представил, как он смеряет провинившегося своим фирменным льдистым взглядом — сверху внизу. И рост тут не играл никакой роли. Рядом с отцом другие люди казались незначительными.

Стальная интонация — верный признак, что он в ярости.

Какая нелепость. Даже на пороге смерти галлюцинация отца преследует меня — и недовольна. Горькая ирония, не правда ли?

На мгновение почудилось, что в больничный воздух прокрался аромат цветочных духов. Такими пользовалась