Был чудесный майский вечер. Я возвращалась домой с днярождения моей близкой подруги. Возвращалась, естественно, не одна, не потому,что я уж такая раскрасавица, что все мужчины в очередь стоят, чтобы проводитьменя домой, а просто в наше время молодой женщине одной поздно вечером ходитьпо улицам небезопасно. Я посмотрела на своего спутника. Его мне буквальнонавязала мать моей подруги, как будто того, кто шел со мной рядом, можно былорассматривать в качестве защитника. Хотя дело, разумеется, было совершенно не вэтом.

Мне двадцать семь лет, и я потенциальная старая дева, такутверждает моя старшая сестрица. Выдать меня замуж родственники уже потеряливсякую надежду, теперь они мечтают просто кого-нибудь мне найти. Некоторые людиочень пекутся о личной жизни своих близких, стараются ее устроить, хотя никтоих об этом не просит. Мало мне родственников, так еще знакомые стараютсяподсудобить кого-нибудь. Вот как сегодня. Моя подруга старше меня на два года,жила себе прекрасно, работала, сама она художник, но мать ее была простоодержима идеей выдать ее замуж, хотя сама всю жизнь прожила одна. И вотпожалуйста, в этом году пристроила-таки мамаша мою Ирку. Нашла ей какого-то изпровинции, говорит, что писатель, а кто на самом деле – черт его разберет.Сидит целыми днями дома и пишет роман. Уже три года над ним работает, наверное,хочет «Войну и мир» переплюнуть. Иркина мамаша сама удивилась, как это у нееполучилось – тридцатилетнюю дочь выдать замуж, страшно себя зауважала и всесилы направила на меня. Ну не могут люди спокойно смотреть, когда человекухорошо!

Я присмотрелась к своему спутнику. Однако неужели со мнойдело обстоит так плохо, что они уже не стесняются подсовывать мне такое?Во-первых, он был жутко толстый, рыхлый какой-то, болезненного вида. Во-вторых,одет в джинсовый костюм, мятый и вообще не первой свежести. Длинные сальныеволосы свисали на воротник, маленькие глазки еле виднелись из-за заплывшихжиром щек. Дышит тяжело, еще бы, такую тушу таскать, небось не меньше стакилограммов весит! Ну и кавалер! Отворотясь не наглядеться. А вид имеетнедовольный, в мою сторону и не смотрит, злится, что провожать заставили. Ну яс ним быстро разберусь. От метро позвоню домой, попрошу, чтобы Славка менявстретил, заодно с Лолитой погуляет. А этого спроважу, пусть себе шлепаетдомой. Однако надо хоть разговор с ним завязать, а то неудобно – идем и молчим.Как же его зовут-то? А ведь нас представляли друг другу – именно представляли,потому что в семье моей подруги культ воспитания и хороших манер. Так как жеего зовут? Вспомнила – Алик! Такой толстый – и Алик.

– Скажите, а Алик – это Олег или Алексей?

– Альберт, – ответил он мне сквозь зубы,усмехаясь.

«Ах, вот ты как? Еще хамить мне будешь, жиртрест несчастный!Ну подожди у меня, сейчас я тебе устрою!»

Я радостно засмеялась, взяла его под руку и даже прижаласьплечом.

– Подумать только, какое редкое имя! У меня еще никогдане было знакомого молодого человека, которого звали Альберт. Артур был,Евстигней был, даже Ромуальд один был, а вот Альберта не было.

Он посмотрел на меня со злостью, хотел уже сказать что-тообидное, но я глядела на него абсолютно пустыми глазами и глупо улыбалась. Всвое время перед зеркалом я долго училась так смотреть и преуспела. Очень полезноеумение – кто обидит дурочку? В худшем случае покрутят пальцем у виска иотойдут. А кто-то просто пожалеет.

Этот Алик тоже решил, что я просто непроходимая дура, и нестал связываться. Мы подошли к троллейбусной остановке, Алик с тоской смотрелна дорогу, но троллейбуса не было видно.

– Алик, а вам разве не на метро ехать?

– На метро, – вздохнул он.

– Так пойдемте пешком до метро, тут две остановки,вечер такой чудесный, тепло совсем, скоро черемуха расцветет. Вам что большенравится: сирень или черемуха?

Я тараторила, не давая ему вставить ни слова, а сама тянулаего прочь от остановки. Вот, не будешь хамить, тоже мне, «Альберт»! Запомнишьты этот вечерок надолго!

Он между тем глядел на меня с ненавистью, но руки не вырывали шел за мной.

– Ах, скажите, Альберт, у вас не бывает веснойкакого-то такого чувства, что вот вам хочется бежать куда-то без оглядки илиполететь высоко в небо… – Тут я решила, что, пожалуй, перегнула палку, иосторожно скосила глаза.

У него на лице я прочитала сильнейшее желание немедленнобежать от меня без оглядки далеко-далеко, но перед этим придушить меня туг же,на месте. Мне вдруг стало скучно, я замолчала и даже отпустила его руку. Мимопроехал троллейбус. Одну остановку мы прошли молча, мне расхотелось над нимиздеваться. В конце концов, я вовсе не просила его меня провожать, он могвежливо отказаться, сказал бы, что спешит, а хамить-то зачем?

Вдалеке показалось здание метро, я прибавила шагу, мойспутник тоже приободрился и уже не так мрачно сопел. И в это время откуда-то сбокувывернула компания подвыпивших парней. Они горланили песни, попивали пиво ибыли в чудесном настроении.

– Эй, сало, дай закурить! – миролюбиво обратилисьони к моему спутнику.

Алик покраснел, но шел молча, не поворачивая головы. Онипоравнялись с нами и продолжали громко обсуждать фигуру моего спутника, его веси походку. Потом они добрались до меня. Я не толстая, ноги у меня не кривые,особенно бросающихся в лицо недостатков в фигуре и физиономии не имею, поэтомупарни только прохаживались насчет того, удобно ли мне в постели с такимтолстяком, и давали советы.

Обычное такое хамье, пэтэушники-отморозки. Таких даже вбандиты не возьмут, потому что там нужны накачанные мускулы, а у этих и тогонет. Абсолютно бесполезные существа, а вреда от них масса.

Очевидно, в этот раз парни были в не очень агрессивномнастроении, нам повезло. Я уже думала, что все как-нибудь обойдется, как вдругпоследний из парней, самый маленький и противный, подскочил к Алику, дернул егоза руку и заорал:

– Сказано тебе, дай закурить! – Он добавилнесколько матерных слов.

– Пошел вон! – прошипел Алик и выдернул руку.

Не знаю, зачем он это сделал, вернее, почему – то ли у негоуже не хватило терпения слушать все эти гадости, то ли этот маленький гаденышне внушал ему больших опасений, но, так или иначе, Алик вырвал руку и дажеоттолкнул его. Тот удержался на ногах и вдруг выхватил нож. Я сначала непоняла, что это нож, потому что лезвие было выпускное, парень просто выхватилиз кармана какую-то штуку, и вдруг блеснуло лезвие. К тому времени вся компанияуже отошла, мы стояли втроем на пустой улице. Я испугалась: ведь у этогомерзавца нет ни мозгов, ни совести – запросто может пырнуть ножом и убежать. Иникто его не найдет. А если все-таки найдут и посадят, то так и пойдет сидеть,не задумываясь, – как я говорила, – мозгов-то нет!