Он пришел в наш институт жарким майским днем, одетый в узкие джинсы и рубашку поло, подчеркивающую рельеф  груди и ширину плеч. Я раньше не знала, что преподаватели бывают такими. Он явился на замену Потапычу, нашему преподу по литературе разных эпох. Всего ничего осталось до наступления летних каникул.

Мы представляли Валентина Петровича совсем другим. Нет, нас предупредили, что придет молодой преподаватель, сам недавно выпустившийся из института. Но никто не сказал, что у этого препода будет внешность Бреда Пита и мускулатура, как у греческого бога. Его светлые небрежно зачесанные назад волосы оставляли открытым высокий умный лоб, а голубые, как летнее небо, глаза выдавали натуру буйную и озорную. Когда он улыбнулся, все наши девчонки растеклись по столам.

Все, включая меня, Ирину Комарову, отличницу и скромницу.

Я никогда не носила узких модных юбок и высоких шпилек, предпочитая удобную спортивную одежду. И косметикой не пользовалась, разве что гигиенической помадой в сильный зной или мороз. Заплетенные в тугую косу русые волосы вызывали зависть одноклассниц и одновременно служили предметом насмешек.

Никто не воспринимал Ирину Комарову всерьез.

Меня не приглашали на свидание парни, не строчили мне смс и признаний в соцсетях. Да я и сама не стремилась к этому. Пока не увидела его, моего несравненного кумира.

— Доброе утро! — бодро поздоровался препод, обнажив в улыбке ровный ряд безупречно белоснежных зубов. — Меня зовут Валентин Петрович Залесский, и я весь ваш до начала каникул.

Девчонки восторженно застонали. Олег Бондарев отделался многозначительной усмешкой. И только я сидела неподвижно, боясь пропустить нечто важное. Валентин победил меня, едва взглянув. Прежде все эти романы, стихи поэтесс золотого века, все эти предающие тела и неожиданный жар в груди казались мне бредом. Ну, с чего вдруг я должна растаять, увидев интересного мужчину? Что в нем может быть такого особенного? Видела я божественную статую Давида в полный рост и со всеми деталями — и ничего такого.

А тут…

Мне казалось, будто все мое тело стало ватным и податливым. Кровь прилила к щекам и низу живота, заставив неуютно поерзать на стуле. Да что же это происходит?!

— Для начала мне бы хотелось познакомиться с вами всеми, — продолжил Валентин. — Потому занятие мы начнем с сочинения на вольную тему.

С дальних рядов послышались разочарованные стоны.

— А на какую именно тему, Валентин Петрович? — с придыханием спросила Катерина и кокетливо накрутила на палец блондинистый локон.

— Удивите меня, — слишком чувственно для преподавателя проговорил Залесский. — Даже не так. Давайте поступим иначе: каждый из вас  набросает небольшой рассказ и не подпишет листок. А я попробую угадать, кто автор. Договорились?

Это немного расшевелило аудиторию.

Нам выдали по листку бумаги и ручке, остальное попросили убрать со столов. Валентин пристально наблюдал за каждым, точно хищник, притаившийся за учительским столом. Кажется, он сканировал нас своим взглядом, проникая в самую душу.

А я наблюдала за ним. За его движениями, речью, повадками. Даже когда он встал и подошел к окну, мечтательно уставившись вдаль, я продолжала смотреть, словно впитывая его, запоминая образ.

Пошло полчаса, а на моем листе не появилось ни строчки. Спохватившись, я все же взялась за ручку и непривычно косым, размашистым почерком принялась писать:

Я твоя верная спутница и помощница. Ты и дня прожить не можешь, не прикоснувшись к моему телу. Ты почти мой раб и даже больше… Мои гладкие бока сводят тебя с ума, ты касаешься их длинными сильными пальцами, чуть поглаживаешь подушечками. Мне немного щекотно, но я не могу засмеяться. Я жду другого. Когда ты коснешься своим чувственным ртом моего заветного местечка. Проведешь по нему губами, чуть лизнешь кончиком языка. И я отзовусь на этот немой призыв. Что-то во мне щелкнет, тугая пружина раскрутится внутри, приводя в полную готовность. О, да! Только ты умеешь одним касанием завести меня с пол-оборота. Я коснусь едва заметной щетины на твои щеках, задумчиво обведу контуры уха. А после, покорная тебе, начну дикий и буйный танец, полный страстного огня. Оставлю влажный след на твоих пальцах и губах. А ты почувствуешь мой вкус: немного терпкий и сладкий, как марочное вино. Я знаю о тебе все, даже самые заветные и запретные мысли и дикие желания. Мне ты можешь доверить все. Вместе мы вознесемся к вершине, сроднимся в едином порыве и унесемся в неведомые дали. Ты — мой верный писатель. И я — твоя преданная шариковая ручка.

Свой лист я отдала одним из последних. Не знаю, что на меня вдруг нашло – наверное, оно самое, вдохновение, о котором тоже многое слышала, но никогда не испытывала в реальности. Валентин Залесский перетасовал все листы, подобно колоде карт, и начал читать с верхнего. При этом выражение его лица почти не менялось. Он лишь изредка вскидывал голову и называл фамилии. Похоже, он неплохо изучил нас, прежде чем вести занятия. Потому что угадывал почти всегда.

И лишь на одном рассказе выражение лица препода изменилось с сосредоточенно-серьезного на удивленное и даже ошарашенное. Он по нескольку раз перечитывал каждую строчку, словно запоминая. Наконец, улыбнулся и облегченно выдохнул. Этот  лист не отправился в общую стопку. Валентин сложил его и убрал в нагрудный карман – туда же, где он хранил свой «Паркер».

Я в буквальном смысле сжалась в комок и опустила взгляд, мучительно краснея. Удушливая волна стыда прокатилась по телу и замерла где-то в области бедер. Там было жарко и влажно. Пульс мой отчаянно бился в виски.

А Валентин Петрович шел по рядам, ненадолго останавливаясь рядом с каждым студентом. Задавал уточняющие вопросы, шутил, улыбался.

Ко мне он не подошел, и я облегченно вздохнула. Лишь бы не угадал, кто это. Или, чего доброго, не принялся зачитывать вслух. Такого позора мне не выдержать. Все рассказы, авторов которых он не угадал, лежали отдельно.

— Завтра я назову остальных! — объявил Валентин. – А на сегодня все свободны.

На негнущихся ногах я шла к остановке, перебирая в памяти сегодняшний день. И что вдруг на меня нашло? Впервые захотелось выделиться из общей массы. Удивить так, что самой стало стыдно. На уроках литературы не пишут таких историй.

Или пишут?

Задумавшись, я не сразу заметила черную тонированную «Бэху», следующую за мной вдоль тротуара. Стоило повернуться, как стекло плавно опустилось, являя улыбающуюся физиономию Валентина Петровича:

— Привет, Ирина! Подвезти до дома?

Он запомнил мое имя?..

Испуганно оглянувшись по сторонам, я заметила идущих позади девчонок-однокурсниц. У них, кажется, отвисли челюсти, как я всегда и мечтала.