Однажды некий человек вышел из здания склада. Склад, в данный момент пустовавший, находился в восточном предместье. Человек был высокого роста, крепкого телосложения, с грубым, невыразительным лицом. День близился к вечеру.

Человек был одет в полосатый желто-красный свитер ручной вязки, а поверх него в плащ из мягкого матового пластика, с тиснеными боковинками, имитирующими фактуру габардина. Его голову прикрывала мелкая дождевая шляпчонка, сидевшая на темени, как плоская рыбина. Он только что проспал пять часов кряду в глубине складского помещения и теперь шагал по улице, то и дело бросая настороженные взгляды направо, налево и назад. Он всего опасался. Накануне он украл большую сумму денег и теперь боялся, что его узнают: он не хотел быть арестованным, не хотел, чтобы у него отобрали эти деньги.

Неподалеку располагалась забегаловка «Бар-Табак»; на плакате возле кофеварки пестрели цветные картинки: сэндвичи, омлеты, ломтики сыра. Человек долго разглядывал их. Ему нравились изображения вещей, а со вчерашнего дня его больше интересовали их названия, нежели цены. Он вошел в зал, где сидели трое посетителей — двое целовались, третий, глубокий старик, одиноко сидел на отшибе, — и заказал хот-дог и сэндвич с плавленым грюйером.

— Подать все сразу? — спросил официант.

Человек не ответил, но добавил, что хочет еще пива с лимонадом.

Он дожидался заказанного у бара, опершись на стойку грубой ручищей и все так же настороженно озираясь вокруг. Официант обслужил его, бросив несколько традиционных слов: вот ваш заказ, месье, приятного аппетита, но человек и на это ничего не ответил, даже спасибо не сказал, он вообще был неразговорчив. Ел он торопливо и жадно, почти не жуя и чувствуя, как от еды прибывают силы. Одним глотком он осушил бокал с розовым напитком, бросил на стол купюру, вышел, не дожидаясь сдачи, и снова зашагал по улице.

В какой-то момент ему захотелось узнать, сколько времени; его часы показывали три часа двадцать минут, и это было невероятно — ему-то казалось, что сейчас где-нибудь от семи до девяти вечера. Впрочем, и дату этого кончавшегося дня он вряд ли смог бы назвать точно — хорошо еще, помнил, что на дворе ноябрь. Он поднес руку с часами к уху, резким движением завел их, расстегнул ремешок, встряхнул часы, зажав в кулаке, еще раз вслушался, потом швырнул их наземь и, раздавив ударом каблука, точно мокрицу, ускорил шаг.

Вокруг было почти безлюдно, да и на шоссе особого движения не наблюдалось; когда же мимо проехала полицейская машина, этот дюжий человек втиснулся в подъезд жилого дома, рядом с высоким мусорным баком, чья железная утроба гулко разносила вокруг злобное урчание забравшегося внутрь кота. Чуть дальше и чуть позже он миновал ярко освещенную автостанцию: в стеклянной будке дремал ночной сторож в белом комбинезоне и каскетке в горошек, завалившись на стол в бессильной позе, точно его сбил с ног красный крылатый конь, гарцевавший сзади на афише. Сразу за станцией высились огромные железные ворота, там толпились люди, десятка три, обоего пола, кто парами, кто группами, но все одетые в пестрые наряды, временами вспыхивающие яркими пятнами в ночной тьме. Человек прошел в ворота; во дворе, скорее похожем на пустырь, тянулась вверх, к высокому строению из свежего, едва подсохшего бетона, узенькая металлическая лесенка. На самом верху, в будочке, с дюжего человека взяли шестьдесят франков, после чего он пересек нечто вроде вестибюля без всяких признаков отделки, с разводами мокрого цемента на полу и рельефными следами опалубки на стенах; здесь ему тоже встретилось несколько пар и групп людей. Но они как будто не заметили его, несмотря на внушительную фигуру, одежду, повадки и головной убор, напоминавший камбалу, — словом, внешность крутого парня.

Затем пришлось спуститься по другой лестнице, которая шла по широкому периметру стен, ведя куда-то в глубокие недра здания; ее ступени были слабо подсвечены зеленой неоновой трубкой, укрепленной на перилах. Снизу к человеку тяжелой волной поднималась оглушительная музыка. У подножия лестницы она достигала апогея и становилась абстрактной в силу чудовищного уровня громкости, пронзительных воплей и грохота ударных — казалось, здесь работает гигантская бетономешалка, управляемая людоедом, чей жуткий хохот вплетался в эту какофонию. Помещение было темное и необъятное, как стадион; его непрерывно полосовали слепящие, нервные лучи прожекторов, временами их охватывала судорожная дрожь, и они беспорядочно метались взад-вперед в пространстве, плотно забитом огромной танцующей толпой.

Человек с трудом пробрался к бару, чье местоположение было обозначено тусклыми лампочками. Здесь царила жуткая давка — яблоку негде упасть, все табуреты были заняты, и посетители пили стоя в два-три ряда. Человек заказал пиво с лимонадом. Бармен с суровым взглядом предъявил ему карту напитков, где эта смесь отсутствовала. После обмена несколькими жестами бармен принес ему импортное пиво, потребовав сразу же заплатить. Дюжий человек пошарил в кармане в поисках новой бумажки, ничего не нашел, сунулся в другой карман и вытащил толстую пачку крупных купюр, стянутых крепкой резинкой; жесткий взгляд бармена тут же загорелся острым интересом. Его клиент расплатился, взял сдачу и встал спиной к стойке: теперь он мог не спеша потягивать свое пиво и разглядывать танцующих людей, танцующих женщин.

Как раз рядом с ним сидел на табурете мужчина высокого роста, еще более высокого, чем дюжий человек, хотя и этому, в общем-то, было не занимать ни роста, ни силы. А высокий — по имени Жорж, по фамилии Шав — мог похвастаться разве что долговязой фигурой. В отличие от дюжего он сидел лицом к бару, его бокал стоял на стойке, а сам он рассеянно следил за барменом, который принимал заказы, отмеривал напитки, а в паузах успевал перекинуться словцом с бледным молодым человеком с подбритыми висками, в замшевой куртке с бахромой, который сидел в дальнем конце стойки.

Сейчас наступила именно такая пауза, и бармен беседовал с молодым человеком, указывая глазами на дюжего. Похоже, он говорил очень тихо, однако, молодой человек, несмотря на музыку, как будто все понял: соскользнув со своего табурета, он невозмутимо пробрался сквозь ряды выпивающих к дюжему и, подойдя вплотную, произнес что-то, чего Жорж Шав не расслышал.

Дюжий вздрогнул, попытался отступить, но позади была стойка бара. Молодой человек снова шевельнул губами, и вдруг Жорж Шав увидел, как между ними, в шумной и темной давке, сверкнуло лезвие бритвы, на мгновение отразившее желтый луч прожектора. Толпа внезапно, неизвестно почему, всколыхнулась, и в этот момент Жорж Шав резко оттолкнул дюжего; тот пошатнулся, молодой человек шагнул вперед, чтобы удержать его, и тем самым придвинулся к Жоржу Шаву, который молниеносным взмахом ноги раздробил ему нос; парень невнятно заорал что-то и схватился обеими руками за лицо, а бритва отлетела под ноги танцорам. Коренастый бросил быстрый взгляд на высокого человека и помчался из бара к лестнице, бешено, как разъяренный кабан, раскидывая по дороге танцующих женщин. Жорж Шав кинулся за ним следом, нагнал в вестибюле.