Зимний цирк также представляет собой здание круглой формы, только гораздо больших размеров; кстати, и здесь можно увидеть слонов, иногда участвующих в представлениях. Точнее говоря, это многоугольник, состоящий из двух десятков граней, украшенных коринфскими колоннами; где-то на середине, по всему его периметру, идет фриз с барельефами, изображающими вереницу жонглеров, укротителей, антиподистов[7]. По обе стороны портала висят на фигурных крюках два фонаря; вход закрывает сиреневая решетка с позолоченными наконечниками, с дужками поверху. Перед воротами разбит маленький скверик, справа и слева от него — два кафе. Именно в одном из этих кафе — в правом — Вероника и встретила Бернара Кальвера.

Как уже известно, Вероника тогда поселилась у Жоржа. Он все-таки купил ей то желтое платье, и она даже надела его два-три раза. Вначале он постоянно был дома и занимался ею; в общем, какое-то время они много занимались самими собой. Потом он нашел эту работу у Бенедетти и теперь мог возвращаться домой только поздно вечером. В его отсутствие Вероника навещала свою подругу Софи Брон, или приглашала Софи Брон к себе, или отправлялась вместе с Софи Брон выпить рюмочку в кафе справа от цирка.

Однажды в это заведение, обычно вполне спокойное и мирное, вошли двое неизвестных молодых людей. Они вели себя шумно, у них были напомаженные волосы, кожаные жилеты, усеянные металлическими бляшками, и татуировка на руках в виде сердец и черепов. Осушив подряд несколько кружек пива, они стали насмехаться над посетителями и отпускать двусмысленные шуточки в адрес Вероники и Софи Брон, которая как раз в этот момент рассказывала подруге о своем отдыхе в Наксосе (широченные песчаные пляжи, и полно немецких туристов!), затем решили навязать им свое общество. Начался скандал, и бармен с помощью троих завсегдатаев в конце концов обратил дружков в бегство.

Воспользовавшись суматохой, один из защитников заговорил с Софи Брон, а потом и с Вероникой. Его звали Бернар Кальвер, он был фотографом — очень милый парень. Девушки пригласили его за свой столик, они вместе выпили, он рассказал им множество всяких историй. Оказалось, что он лично знает певца номер четыре хит-парада, что у него есть домик в горах, в районе Бриансона; что он недавно побывал в Финляндии. Не успели они познакомиться поближе, как появился Жорж. Жорж выглядел усталым и отрешенным, рассеянно улыбался и молчал, в общем, с его приходом оживленная беседа стала как-то затухать. Бернар Кальвер скоро исчез; следом за ним, но в другом направлении исчезла Софи Брон; Веронике и Жоржу ничего не оставалось, как вернуться к Жоржу.

Они обнялись, но поцелуи Жоржа отдавали горечью, а его кожа — едким запахом рабочего пота. Затем он отправился в душ, а Вероника начала жарить яичницу. На проигрывателе стояла фортепианная пластинка — что-то из Билла Эванса[8]; звук плыл и жалобно потрескивал под изношенной алмазной иголкой, и всю эту какофонию льющейся мыльной воды, шипящего масла и пианино перекрывал голос Жоржа, который выкрикивал свою историю из-за пластиковой занавески. Вероника едва слышала его, да едва и слушала: она думала о Бернаре Кальвере, вспоминала его остроумные шуточки.

А Жорж рассказывал следующее. 16 апреля 1883 года в маленькой альпийской деревушке у подножия горы Пилат некий человек двадцати шести лет, по имени Фредерик Шабо, угостил мышьяком своего отчима шестидесяти восьми лет, по имени Маргерит-Эли Ферро, владельца огромного состояния. Каково же было потрясение Фредерика, когда в день оглашения завещания у нотариуса в Барселонетте он ознакомился с последней волей Маргерита-Эли. Не питая никаких иллюзий по поводу своей родни и будучи готовым к самому худшему, этот скряга запретил отдавать свои деньги кому бы то ни было из членов семьи до тех пор, пока не испустят дух все его потомки вплоть до пятого колена. Это решение вмиг вызвало сильнейший взрыв скорби у всех заинтересованных лиц, которые тут же перестали скорбеть по усопшему, осыпав его проклятиями. Два месяца спустя Терезен, сводный брат Фредерика Шабо, сбросил его в колодец, вслед за чем семья рассеялась по миру, кто куда, в надежде поскорее размножиться в пяти поколениях, а пока предоставив пяти поколениям нотариусов заботу об управлении несчетными капиталами Маргерита-Эли.

В середине XIX века означенный Маргерит-Эли, достигший тридцати двух лет, последовал примеру многих других уроженцев тех мест, а именно отправился искать счастья в Мексику, сменив бесперспективную карьеру пастуха на тамошнюю карьеру торговца кожами. Быстро добившись успеха и многократно увеличив начальный капитал, он стал членом небольшой диаспоры обосновавшихся в Мексике швейцарских негоциантов, а они оказывали сильнейшее влияние на политику этой нестабильной страны, ослабленной жестокой борьбой консервативных клерикалов с либералами под предводительством Бенито Хуареса[9], которого поддерживали также местные индейцы. Маргерит-Эли участвовал в сложных переговорах на диалекте gavot, ведущихся в темных гостиных за пропеченными солнцем желтыми и розовыми фасадами, и способствовал подготовке одного из поразительных проектов Наполеона III — экспедиции 1862 года, на сей раз имевшей целью свержение Хуареса, дабы основать в Мексике католическую латиноамериканскую империю, которая плясала бы под его дудку. Основываясь на докладах эмигрантов, Наполеон III вообразил, что местное население встретит его войска с восторгом и ликованием. Роковая ошибка. Мексиканская экспедиция вследствие плачевного просчета в соотношении сил кое-как протянула пять лет и завершилась полным крахом, оказавшись недостаточно популярной, чтобы хоть какое-то время прославлять идею колонизации, а заодно подорвав авторитет императора. Маргерит-Эли Ферро покинул Мексику в 1867 году, на том же корабле, что и Базен[10], оставивший на произвол судьбы — то бишь на расстрел — Максимилиана[11], упрямого брата Франца-Иосифа и злосчастного зятя бельгийского короля.

Итак, нажив огромное состояние, Маргерит-Эли вернулся в родную деревню, едва удержавшись перед этим от соблазна ввязаться в следующую авантюру, на сей раз, в Новой Каледонии[12], которая с 1853 года доставляла Франции немало хлопот. Однако он все же предпочел доживать свои дни в колониальном дворце, возведенном для него у подножия горы, рядом с отчим домом; из этого дворца он до последнего вздоха вполне разумно управлял бескрайними равнинами, лесами, реками и шахтами, коими все еще владел за океаном; это имущество по самым скромным оценкам стоило, без учета налогов, несколько десятков миллиардов.