— Неужели они все говорящие?

— Более или менее. Они повторяют то, что усвоили у бывших хозяев, а иногда и то, чему я сам их обучаю. Вы знаете, как Плиний советовал учить попугаев говорить? Я, конечно, имею в виду Плиния Старшего.

— Гм… — промычал Бок.

— Он рекомендовал бить их по голове палочкой, такой же твердой, как их клювы. (Он засмеялся, Бок промолчал.) У них на самом деле необычайно твердые клювы. Они мне уже три инсталляции испортили.

Один из пернатых уселся на нижнюю веточку рядом с доктором, внимательно прислушиваясь к его словам. У него был оранжевый клюв, сизовато-голубая головка с кроваво-красным глазом, шейка нежно-зеленого цвета, переходящего в изумрудный, лимонно-желтая грудка, бордовое брюшко и розовые крылья с переливчатой бахромой, то сиреневой, то темно-синей, а то и обыкновенной серой, голубиной.

— Попугай Свенсона или лори, — объяснил доктор. — Но это вовсе не та птица, о которой я хотел с вами говорить. Пройдемте туда.

В вольере был выделен уголок для крошечного салона в стиле Директории; защищенный мелкой сеткой от птичьего помета, он напоминал небольшую клетку для людей.

— Речь идет о попугае Моргана, — сказал Шпильфогель, садясь в кресло. — Вам знакомы попугаи Моргана?

— Не так хорошо, как хотелось бы, — признался Бок.

— Ну разумеется, это ведь очень редкая птица, но я вам сейчас все объясню.

Слушайте.

И Бок прослушал лекцию: популяция попугаев делилась на семьдесят девять родов, триста двадцать пять видов и восемьсот шестнадцать подвидов; она состояла из семи семейств, куда, в частности, входили несторы и амазонки, карликовые и какаду, несколько побочных разновидностей и, наконец, собственно попугаи, среди коих имелись попугаи основной породы, попугаи чистой породы, а также psittacus обыкновенный — серенькая, с виду заурядная, но великолепно говорящая птичка; зоологам были известны всего три ее подвида, которые водились только в затерянных уголках джунглей между рекой Конго и рекой Сенегал.

Точнее говоря, зоологи считали, что существуют только три подвида, но тут возник попугай Моргана, представлявший четвертый, доселе не изученный подвид, открытый за пятнадцать лет до этого знаменитым орнитологом Морганом, откуда и название. Попугай Шпильфогеля как раз и был одной из двух птиц, пойманных орнитологом, после чего никому не удалось ни поймать, ни хотя бы увидеть представителей этой категории. Такой попугай, хоть и близкий к другим подвидам, был единственным в своем роде. И стоил он целое состояние.

— Ясно, — сказал Бок. — А этот Морган, он вам друг, что ли?

— Бывший друг, — покраснев, признался доктор. — Но это не имеет отношения к нашему делу.

— А что если эта птичка погибла? — трагически вопросил Бок. — Ну представьте себе, что она погибла. Когда-то ведь все умирают.

— Попугаи живут долго, знаете ли, — сообщил Шпильфогель. — Один дятловый попугай прожил в лондонском зоопарке сто шесть лет, а желтый хохлатый какаду в Глостершире угас в возрасте ста двадцати.

— Ладно, — сказал Бок, — оставим это. Давайте факты.

Факты были таковы: во вторник вечером доктор Шпильфогель провел несколько минут в вольере в обществе нескольких гостей, вернее, коллег, абсолютно порядочных людей, с супругами, также не вызывающими никаких подозрений. На всякий случай Бок все же записал их имена.

— Мы немного поболтали с ним, — продолжал доктор. — Поистине, несравненный экземпляр! Он прожил у меня четыре года и за это время выучил около тысячи слов, недурственно? А со мной беседовал особенно охотно.

— Ясно, — повторил Бок. — Что было дальше?

— В среду утром он исчез. Эта потеря меня просто потрясла, я так привязался к этой птице. Думаю, что и она меня любила. Вам, конечно, известно широко распространенное утверждение, что попугаи-самцы чаще привязываются к женщинам, а самки — к мужчинам.

— Нет, неизвестно, — признался Бок.

— Ну неважно, в любом случае, оно ложно. Гржимек[6]доказал это в 1949 году. Есть другие вопросы?

— Есть еще несколько, — сказал Бок.

Однако в доме не обнаружилось никаких следов взлома, никаких открытых форточек, никаких веских мотивов у слуг, никаких угроз, никаких врагов и никаких подозрений — словом, ровно ничего.

— Ладно, будем искать, — заключил Бок, вставая. — У вас случайно не осталось фотографии вашей птички?

Едва он ушел, как попугаи слетели с верхотуры на Шпильфогеля и мгновенно облепили его со всех сторон, с самыми дружескими намерениями превратив своего хозяина в антипод огородного пугала, украшенного бесцветными, трехцветными и многоцветными птицами: карликами с двойным глазом, зеленой гузкой и синим хохолком, лори с розовой «шапочкой» на коричневой головке и пурпурной грудкой, амазонками с лиловым лобиком, замаскированными неразлучниками.

К одиннадцати часам Бок прошел по улице Сен-Дени к переулку Бреди, выходившему другим концом на Страсбурский бульвар, где офис Бенедетти занимал бельэтаж довольно неприглядного здания, оборудованного лифтом на полторы персоны. К двери была привинчена эмалированная табличка «Спорные вопросы». Но Риперта там не оказалось, как не оказалось шефа и недавнего незнакомца. Одна только Брижит сидела в приемной у телефона, изучая какой-то документ в лупу, сквозь которую и вперилась в Бока ненормально увеличенным, мрачным глазом.

— Ну как дело Польне, продвигается? — спросил Бок.

Затем он сел и принялся листать старый номер «Науки и жизни» в ожидании Риперта. Который явился без десяти двенадцать и спросил, что новенького. «Да ничего, — ответил Бок, — разве что эта дурацкая история с птичкой». «Тогда пошли поедим», — предложил Риперт. Бок встал, и они вышли. «Ну как дело Польне, продвигается?» — осведомился Риперт, проходя мимо Брижит.

На обед был хек с вареной картошкой. Бок изложил проблему Шпильфогеля и выдвинул план расследования: обойти зоопарки, наведаться к продавцам живности на набережной Межиссери и еще, может быть, проверить воскресный птичий рынок на острове Сите. Риперт возразил, что это наверняка ничего не даст, но Бок уверял, что попробовать стоит. Потерянные вещи всегда оказываются на своем естественном месте, утверждал он, по крайней мере, они неизбежно там оказываются в тот или иной момент их подлунного существования; но Риперт сказал, что нечего ему лапшу на уши вешать, он в эти россказни не верит. А если ты веришь, то давай, езжай в Конго, и флаг тебе в руки.

Позже, очутившись в Ботаническом саду и проведя какое-то время возле птичьих клеток, Бок купил пакетик арахиса, чтобы угостить обезьян, однако обезьяны не пожелали угощаться арахисом и стали ловко швырять его обратно через решетку, так что пришлось Боку съесть арахис самому. Потом ему захотелось посмотреть на слона, но в тот момент слона в саду не было. В круглом крытом павильоне, где обычно содержались толстокожие, невыносимая вонь свидетельствовала о присутствии других, гораздо более скромных и менее экзотических животных, укрывшихся в своих темных клетках и, возможно, просто забытых там. Огорченно вздохнув, Бок вышел и сел на скамью. Стоял будний серый и холодный день, по саду бродили одни только старики, малые дети с мамашами да безработные. Внезапно пасмурное небо налилось свинцовым мраком, окутавшим сад, как ночная тьма, а сильный ветер погнал по земле легкие предметы; все эти знаки предвещали ливень, который и в самом деле хлынул через минуту с неуемной яростью. Бок помчался к небольшой группе людей, укрывшихся от дождя под кроной раскидистой ели. Он вытер лицо промокшим рукавом, скрестил руки и стал растирать себе плечи, не глядя на стариков и детишек, дрожавших от восторга перед буйным потопом. Затем поднял ворот пиджака.