Стучать кулаком в заднюю стенку шкафа — сон не самыйприятный, потому что это больно. Боль пробилась сквозь уютную сонную одурь, и япочувствовала, как первобытное ядро моего существа, которое никогда не спит,холодно оценивает мои попытки собрать силу воли и проснуться. С непонятнымчувством отчужденности я смотрела, как во сне срываю вещи с вешалки и швыряю насобственную смятую постель.

Но что-то было тут не правильно: я не просыпалась. Сон нежелал послушно рваться на уплывающие из памяти клочки. Толчком пришлопонимание, что я в сознании, но не проснулась.

Что за черт? Что-то стряслось, что-то очень скверное, иинстинкт плеснул в кровь адреналином, требуя проснуться. А я не просыпалась.

Быстро и отрывисто дыша, я опустошила шкаф, рухнула на пол ипринялась выстукивать тайник, которого здесь не было, и я это знала. Совершенноперепуганная, я собрала волю в кулак и заставила себя проснуться.

Во лбу гулко гудела боль. Я распласталась на полу, все мышцыстали как тряпки. Мне удалось повернуть голову, и нос не сломался, зато ухорасплющилось в лепешку. Твердое холодное дерево вдавилось в тело через пижамныешорты и майку, вырывающийся крик превратился в бульканье. Я не могла дышать!Что-то… что-то было во мне, в голове у меня, оно пыталось овладеть мною!

Ужас окутал меня одеялом. Я никого не видела, не слышала,почти не ощущала, но мое тело стало полем боя — такого, в котором я не зналапути к победе. Овладение, одержимость — раздел черной магии, я ее в колледже неучила. Черт побери, такая жизнь не для меня!

Отчаянная паника придала мне сил, я попыталась завести подсебя руки и ноги и подняться, и мне удалось встать на четвереньки — и свалитьсяна прикроватный столик. Он упал набок, покатился к пустому шкафу.

Пульс колотил молотом, страх удушья пересилил все чувства. Впоисках спасения я проковыляла в коридор. Мы с напавшим на меня неизвестнымнашли общую почву, и совместными усилиями смогли сделать вдох, вырвавшийсясдавленным рыданием. Куда, к чертям, подевалась Айви? Оглохла, что ли? А может,еще не вернулась с работы, на которую ушла с Дженксом. Они предупредили, чтобудут поздно.

Будто испугавшись моей помощи, напавший вцепился сильнее, ия свалилась на пол. Глаза у меня были открыты, конец темного коридора заслонялрыжий занавес моих волос. Оно победило меня, не знаю, что оно такое, но онопобедило, и я в панике ощутила, как медленно, жутко медленно поднимаюсь всидячее положение. И в нос ударил густой запах жженного янтаря, исходящий отмоей кожи.

Нет! — крикнула я мысленно, но даже говорить не могла.Я хотела завопить, но мой обладатель заставил вместо этого меня сделать долгийи спокойный вздох.

— Malum, — услышала я из собственных уст ругательство снепривычным акцентом и изысканной интонацией, никогда прежде мне несвойственной.

И это была последняя капля — страх сменился злостью. Я незнала, кто во мне сидит, но что бы это ни было, оно сейчас же уберется.Немедленно. Заставлять меня говорить на языках — это уже было грубо.

Уйдя в собственные мысли, я ощутила едва заметноеприкосновение чьей-то чужой растерянности. Отлично, на этом уже можно сыграть.Пока незваный гость не успел понять, что я задумала, я подключилась к лей-линиина кладбище. Меня затопило чужим ошеломлением, и как ни старался напавшийоторвать меня от линии, я в мыслях построила защитный круг.

Совершенство достигается упражнением, — подумала ясамодовольно, потом собралась. Сейчас будет адски больно.

Я открыла мысли лей-линии так самозабвенно, как никогда ещене осмеливалась — и она пришла- Заревела, врываясь в меня, магия, переполняя ции вливаясь в тело, сжигая синапсы и нейроны. Tulpa, подумала я сквозьсумасшедшую боль — это слово открывало ментальные каналы длянакопления энергии. Прилив ее убил бы меня, если бы у меня еще не были прожженынервные каналы из ци к разуму. Не пытаясь даже сдержать стоны, я ощущала, какжжет сила, спеша к защитному кругу в мыслях, раздувая его, как воздушный шар.Именно так вбирала я энергию лей-линий, чтобы потом ее использовать, но такаяскорость набора — все равно что нырнуть в ковш расплавленного металла.

Внутренний визг боли звенел в голове, и с мысленным толчком,повторенным руками, как в зеркале, я отпихнулась от себя.

Щелчок перерезанной связи отдался во мне гулом, но я быласвободна от этой неизвестной сущности. С колокольни ударил тяжелый звонколокола — эхо моих действий.

Что-то покатилось со стуком по коридору, вмазалось в стену вконце. Я ахнула, подняла голову — и застонала. Двигаться было больно, слишкоммного во мне накопилось силы из лей-линии, как будто она проникла во все мышцыи теперь напрягала их, выжимая энергию.

— Ox, — выдохнула я, очень-очень чувствуя, что этасущность оказалась в конце коридора и сейчас поднимается с пола.

Зато она хотя бы у меня в голове не торчит.

Сердце колотилось, и это тоже вызывало боль. Бог ты мой,никогда я еще столько силы из линии не набирала. И вонь от меня шла, смраджженного янтаря. Что тут творится, Поворот его побери?

С решимостью вытерпеть боль я сдавила защитный круг в уметак, что энергия через мое ци пролилась обратно в лей-линию, и это было почтитак же больно, как ее набирать. Но едва я отмотала безвременье обратно, оставивстолько, сколько выдерживало у меня ци, я выглянула из-под прядей волос, тяжелодыша.

Бог ты мой, это был Тритон!

— Ты что здесь делаешь? — спросила я, ощущая,будто покрыта слизью безвременья.

Могучий демон выглядел сконфуженным, но я еще недостаточнопришла в себя, чтобы полюбоваться его потрясенной рожей — то ли гладким лицоммальчика-подростка, то ли женской физиономией с крупными чертами. Тощий на вид,он стоял босиком у меня в коридоре между кухней и гостиной. Я прищурилась,поглядела снова—да, демон теперь стоял, не парил, длинные костлявые ноги былиопределенно прижаты к половицам. У меня возник вопрос, как мог Тритон на менянапасть, когда я на священной земле. А вот пристройка, где он сейчас стоял,освящена не была. Демон в темно-красной мантии озадаченно на меня смотрел;наряд был чем-то средним между кимоно и бурнусом, который мог бы напялить насебя в выходной Лоуренс Аравийский.

В воздухе нарисовалась нечеткая полоса черной лей-линейнойэнергии, и в руке демона возник тонкий обсидиановый посох ростом сменя—завершая образ, запомнившийся по тому разу, когда я застряла вбезвременье, и пришлось покупать билет домой у Тритона. Глаза у демона былисплошь черные, даже там, где полагалось быть белкам, но они были живее любыхдругих, что видела я в своей жизни, и смотрели они на меня через разделявшиенас двадцать футов — жалкие двадцать футов и полоска освященной земли. Покрайней мере я надеялась, что она все еще освященная.