Безуспешно пытаясь затормозить время, последний летний день медленно, но верно капитулировал. Наводнившие парк влюбленные парочки грядущей осени явно не страшились. Им, видимо, было не суть важно, в какое время года ворковать. Отовсюду слышался восторженный говор, радостное хихиканье и умилительные восклицания. В общем, как нормальным влюбленным и положено. Мы же с Андреем к нормальным никогда не относились. Вот и сейчас я шла через парк домой, радостно улыбаясь и тихонько напевая себе под нос:

– Я свободен словно птица в небесах! Я свободен, я забыл, что значит страх!

Если в очередной раз решивший перевоспитывать меня методом расставания Андрей надеялся, что я буду страдать и взвывать от тоски, то он очень ошибся. То ли чисто из вредности, то ли до меня пока толком не дошло, но предаваться унынию я уж точно не собиралась. И сейчас после ссоры чувствовала себя как никогда счастливой и свободной.

Так что, домой возвращалась я в гордом одиночестве и замечательном настроении. Хотя кое-что мою радость все-таки омрачало. Не то чтобы завтра в школу уж очень не хотелось, но сам факт, что это последний год, малость пугал. На горизонте уже маячили зловещие стяги ЕГЭ и не менее зловещий квест «поступление в универ». Да и зима, которая имела дурную привычку наступать чуть ли не в середине осени, тоже заранее портила настроение. Вот я родилась и выросла здесь, вроде должна быть привычной к климату. Но только как привыкнуть к тем моментам, когда градусник сползает до минус тридцати как раз тогда, когда тебе необходимо выйти из дома? В общем, я уже давно поняла, что зима – штука крайне несправедливая и для моего организма вредная.

Предаваясь вот таким вот философским думам, по сторонам я особо не смотрела. Так что препятствие на своем пути я обнаружила только тогда, когда в это самое препятствие врезалась. Причем пребольно ударилась коленкой. Приглушенно взвыв, я вперила гневный взгляд в своего обидчика. Тот стоял, прислонившись к дереву, и в свете фонарей поблескивал металлическими деталями. И если, допустим, «Харлей» Олега олицетворял собою степенную мощь, то этот спортивный мотоцикл являл, скорее, воплощение безудержной скорости. Я, конечно, в железе полный профан, но впечатление сложилось именно такое. Самое странное, но в этом компактном обтекаемом мотоцикле мне чудилось куда больше бунтарства, чем в олеговском. Лаконично черную расцветку разбавляло изображение скорпиона, что добавляло в образ еще и хищности. Хозяина же сей красоты бесподобной поблизости не наблюдалось.

Мои загребущие ручки тут же вознамерились железное чудо пощупать. Что я и сделала. Даже зажмурилась от удовольствия. Всю жизнь мечтала о мотоцикле, но подобное счастье мне, конечно же, не светило. Я даже на велосипеде ездить не умела. Но мечта никуда не делась и сейчас с новой силой заскреблась внутри. Я как-то обмолвилась об этом папе, так он аж чаем подавился, обозвал меня юмористкой и так и не поверил в серьезность моих слов. Андрей так вообще на мое признание с укором ответил, что нормальные девушки должны мечтать о свадьбе и прочей романтике, а не о мотоциклах. В том-то и дело, что нормальные. Они, наверное, и с неодушевленными предметами не разговаривают.

– Бедненький, – я ласково провела рукой по сидушке, – бросил тебя тут одного под деревом злой хозяин. Эх, будь ты мой, я бы тебя даже на ночь возле кровати ставила. Думаешь, родители бы не разрешили? А вот нетушки им! Я знаешь, сколько клянчу у них хотя бы кота завести? Вот ты и был бы мне вместо него.

– Ага, урчал бы мотором и клянчил блюдце с бензином, – послышался насмешливый голос за моей спиной.

Я даже подпрыгнула от неожиданности и тут же резко обернулась. Нет, ну почему я всегда попадаю в такие глупые ситуации?

Говоривший вышел из-за дерева. На вид я бы дала незнакомцу лет двадцать, может чуть больше. По комплекции он был примерно как Андрей, такой же высокий и крепко сложенный. Одет просто: синие потертые джинсы, белая футболка и кеды. Темные волосы слегка взъерошены, на губах снисходительная улыбка. В общем, ничего необычного. Если не считать его глаз. Они были странного такого оттенка, я даже толком определить не смогла. Вроде бы и синие, а вроде бы и нет. Подернутые темной пеленой, они прятали в своей глубине золотистые искорки. В его глазах словно притаилось ночное небо. Ночное, усыпанное звездами небо, которое заволокло пеленой дыма. Может, такую иллюзию создавали опустившиеся сумерки, я как-то не задумалась над этим. Но восторженное впечатление испортил один момент. Настолько ледяного взгляда я не встречала. Меня словно с головы до ног водой из проруби окатили.

Представляю, как мой монолог с мотоциклом смотрелся со стороны. Почувствовала, как мгновенно запунцовели щеки. Душевных сил едва хватило на смущенное «Эм-м… извините», после чего я спешно ретировалась, ни разу не оглянувшись.

Гнетущее смущение, что я так опростоволосилась, вымело из головы одну маленькую подробность, и я о ней благополучно забыла. Хотя явно ведь неспроста за секунду до появления незнакомца мой талисман накалился до предела и тут же молниеносно остыл.

Все мрачные мысли о вреде разговоров с чужими мотоциклами мгновенно улетучились, когда я пришла домой. Мой родитель, как выяснилось, пек пирожки с повидлом, так что еще в подъезде ощутимо чувствовался запах гари. Упорно утверждая, что лучшие повара – мужчины, папа примерно раз в месяц старательно пытался это доказать. Мы с мамой, конечно же, героически пробовали творения его кулинарии и с самым честным видом хвалили. Однажды, во время приготовления одного из папиных шедевров, к нам по-соседски заглянула Юркина мама и, закашлявшись, с сочувствием поинтересовалась:

– Ой, у вас опять что-то сгорело?

Хорошо, что папа этого не слышал…

Перспектива с осчастливленным видом жевать псевдопирожковые угольки меня, конечно же, не вдохновляла. Но открывшая мне дверь мама буквально сияла от радости, я даже забыла, что собиралась впасть в депрессию.

– Карина! Наконец-то!

– А чего случилось-то? – спросила я, снимая сандалии.

– У меня для тебя подарок!

– Это какой? – Я поспешила за ней в мою комнату, мельком бросив взгляд на закрытую дверь кухни, из-за которой доносилось вдохновенное папино пение:

– Ничего на свете лучше не-е-ту, чем поджарить вкусную котле-е-ту! И пирожкам моим не страшны тревоги…

– Пусть даже едоки протянут но-о-оги, – мрачно допела за него я, направляясь за мамой.

Она, к счастью, мой экспромт пропустила мимо ушей.

– Ты же знаешь, я пишу сейчас портрет Зои Смородиной.

– Э… ну да, – я усиленно напрягла память. Вроде как эта самая Зоя занималась дизайном чего-то, подробности в моей забывчивой голове так и не всплыли.

– Она мне сегодня показывала несколько моделей из новой коллекции, и я выбрала одну в счет своего гонорара.