— Кто он, знахарь иль картежник,

Что не гасит ночью свет?

— Капитан мой! То художник,

И клянусь, чуднее нет.

Никогда не знаешь сразу,

Что он выберет сейчас:

То ли окорок и вазу,

То ли дерево и нас.

Не поймешь по правде даже,

Рассмотрев со всех сторон,

То ли мы — ночная стража

В этих стенах, то ли он.

А. Кушнер

Лидия Александровна на секунду прикрыла глаза.

Конечно, это был непорядок, так делать не полагалось, но отбесконечно перемещающихся, перемешивающихся, мелькающих перед ней человеческихлиц у нее начала кружиться голова.

Сегодня в Эрмитаже было немыслимое столпотворение, особенноздесь, где ей пришлось дежурить — в Николаевском зале.

Еще бы, у них открылась выставка одной картины — и какойкартины! Едва ли не самого знаменитого полотна в Европе, прославленного«Ночного дозора» Рембрандта!

Это была настоящая сенсация.

«Ночной дозор», ни разу не покидавший амстердамскогоРийксмузеума, неожиданно совершил грандиозный тур по нескольким городам Европы.Так решено было отметить четырехсотлетний юбилей его создателя, РембрандтаХарменса ван Рейна. Мадрид, Флоренция, Прага и, наконец, Санкт-Петербург…

Понятно, что сегодня, в первый день экспозиции, в музее непротолкнуться.

Лидия Александровна открыла глаза.

Мелькание человеческих лиц становилось почти непереносимым.

Из ровного, монотонного гула приглушенных голосов выделялсяголос дамы-экскурсовода:

— Название «Ночной дозор» закрепилось за этим шедевромРембрандта только из-за того, что в течение многих лет она покрывалась копотьюот камина в зале заседаний Стрелковой корпорации Амстердама. В действительностидело происходит днем, и первоначально картина должна была называться«Отправление в дозор отряда стражников во главе с капитаном Франсом БаннингомКоком и лейтенантом Виллемом ван Рейтенбюрхом». Только после реставрации,выполненной в 1889 году, проявился первоначальный цвет картины и стал понятензамысел Рембрандта…

Служительница потерла виски, повертела головой. Ейнеожиданно стало тяжело дышать, воздух музейного зала сделался густым иплотным, как болотная тина.

В углу зала стоял парень из музейной охраны, он ленивопосматривал на толпу и время от времени что-то говорил в черную коробкупереговорного устройства.

Лидия Александровна постаралась взбодриться, взять себя вруки.

Мальчик лет восьми чересчур близко подошел к картине, ислужительница строго прикрикнула на него.

Дурнота не проходила, и к ней добавилось неприятное чувство,что сейчас что-то произойдет.

У нее не бывало прежде никаких предчувствий, воспитанная встрогом материализме женщина относилась ко всякой мистике неодобрительно исейчас постаралась отбросить это недостойное ощущение.

Для верности она достала из кармана пузырек с лекарством,вытряхнула на ладонь маленький белый шарик и положила его под язык…

И в эту секунду произошло то, чего она больше всего боялась,то, что иногда она видела во сне.

Из беспокойного моря человеческих лиц выделилось одно —белое, как гипсовая маска, с бездонными черными зрачками, расширенными, как дваокна во тьму.

Не сразу Лидия Александровна поняла, что лицо это — женское.

Она почувствовала только, что дурное предчувствие сейчасстанет реальностью.

Нужно было что-то делать, как-то предотвратить надвигающийсякошмар, но на нее вдруг навалилась бесконечная свинцовая тяжесть. Она не моглашевельнуться, не могла отвести взгляд от белого безумного лица…

Страшные сны Лидии Александровны становились реальностью.

Она часто слышала от старых сотрудников музея о том, какдвадцать лет назад, в 1985 году, маньяк пронес в зал Рембрандта склянку с кислотойи нож. Он спросил служительниц, какая из картин самая ценная в зале, и ничегоне подозревающие женщины указали ему на «Данаю».

Маньяк подскочил к картине, выплеснул на нее кислоту и нанесхолсту, как живому человеческому телу, несколько ударов ножом.

Лидия Александровна представляла себе чувства тех сотрудниц,на чьих глазах произошла та давняя трагедия, представляла, что они должны былииспытывать, глядя, как на их глазах погибает мировой шедевр…

И вот сейчас то же самое происходит с ней!

Женщина с неподвижным белым лицом вырвалась из толпы ишагнула к картине.

Шарик лекарства под языком начал делать свое дело, ЛидияАлександровна вздохнула и словно сбросила с себя заклятье. Она закричала ибросилась наперерез маньячке.

В руке незнакомки мелькнуло что-то узкое, блестящее.

К крику служительницы присоединились десятки голосов, ноиспуганные посетители шарахнулись в стороны, расчищая путь преступнице. ТолькоЛидия Александровна двигалась ей наперерез.

Из угла зала рванулся плечистый парень в черном костюме, ноон был еще слишком далеко.

Лидия Александровна споткнулась, но устояла на ногах.

Преступница налетела на нее, попыталась оттолкнуть,взмахнула рукой с ножом, дотянулась до картины, вонзила нож в холст…

Но как раз в эту секунду охранник подбежал к ней, заломилруку за спину и что-то истошно закричал в свой переговорник…

Трель телефонного звонка раскатилась по комнате на тысячималеньких колокольчиков, подобно ртути из разбившегося градусника. Телефонзвонил раз, другой, третий, однако человек, сладко спавший на широкойдеревянной кровати, даже не пошевелился. Тогда крошечные колокольчики сновасобрались в один большой звонок, как ртуть собирается в шарик под веникомхозяйки, и он зазвенел с удвоенной силой. Человек пошевелился, закрыл голову подушкойи затих. Но звонок проникал всюду, так что через некоторое время из-под подушкираздался полный муки стон, который совершенно не разжалобил проклятый аппарат.Наконец послышался обреченный вздох, и одеяло зашевелилось. Но вместочеловеческой руки показалась рыжая пушистая кошачья лапа. Лапа поигралакогтями, потом показалась вторая, а после — совершенно разбойничья усатаяморда. Кот внимательно оглядел комнату, недовольно покосился на истерическитрезвонивший телефон, распушил усы и вылез на поверхность. Кровать былаширокой, так что хватило места улечься на спину и подрыгать в воздухе всемилапами. Человек под одеялом недовольно хрюкнул и закутался поплотнее. Телефонне умолкал, хотя тембр звонка изменился — похоже аппарат сорвал голос. Котперевернулся на живот и стал точить когти об одеяло.