— Не нашли его среди публики потом?

— Куда там! Понабежала охрана, всех нас как свидетелейопросили наскоро, потом посетителей отпустили, а со мной уже Легов сталразговаривать — ну, про это вы знаете. Только того мужчины среди посетителейуже не было.

— А как он выглядел? — сам не зная зачем,продолжал спрашивать Старыгин.

— Прилично, — твердо ответиласлужительница, — средних лет, с бородкой, одет аккуратно во что-то красное— не то свитер, не то куртка.., не помню. Наверное, решил уйти, чтобы потом надопросы не таскали, вот и отдал мне бумагу эту.

— А вы?

— А я так на Легова рассердилась, что вначале пробумажку эту и забыла совсем! — призналась Лидия Александровна. — Апотом уж вернулась, можно, говорю? А он как рявкнет — не мешайте работать! Невидите — я занят! Вы, говорит, не одна у меня на очереди! Ну, я и пошла себе. Апотом как раз это случилось, та женщина из окна выбросилась… Ну ясно,ненормальная… И думаю, что какая теперь разница? Ну зарисовала эта сумасшедшаясхему себе на бумажке, кто знает, что у таких в голове творится? Все равно ведьее уж и нет на свете? И картину, кажется, не сильно повредили. А к Легову ябольше ни за что не пойду, мне уже и так хватило! Он теперь злющий такой — ещебы, неприятности будут, не уследил…

— Ну ладно, я этот рисуночек возьму, мало липригодится… — пробормотал Старыгин, свертывая бумагу.

— Попрошусь в какой-нибудь зал поспокойнее, —горестно вздохнула Лидия Александровна, — сил больше нету. В мои-то годытакие переживания!

Она была уже в том возрасте, когда женщина, вспоминая огодах, не ждет немедленных многословных уверений в том, что она еще достаточномолода, и прекрасно выглядит, посему Дмитрий Алексеевич распрощался.

Однако странный рисунок не давал ему покоя. Хорошо бы,конечно, побеседовать с Леговым, узнать, что говорила та сумасшедшая передсмертью, возможно, это прояснит кое-что. В одном Старыгин был уверен: этотвовсе не она сделала рисунок. У преступницы при жизни явно были проблемы спсихикой — неуравновешенность, неумение сосредоточиться, мысли расплываются,руки трясутся… Здесь же чувствовалась твердая рука профессионала.

Запищал мобильный телефон — это Старыгина искала секретарьзамдиректора Эрмитажа.

В кабинете он застал неугомонную Агнессу Игоревну. И снова вуголке тихонько пристроился Крестовоздвиженский.

— Дмитрий Алексеевич, — немного помолчав,обратился к нему замдиректора, крупный, необыкновенно полный мужчина, — мывот тут посоветовались…

Чувствовалось, что слова даются ему с трудом. Старыгин сразуже заподозрил неладное. Когда начальство мнется и вздыхает, ничего хорошего нежди! Либо поручат какую-нибудь срочную, муторную работу, либо ушлют в такуюглубинку, что и телефонной связи там нету.

— Просто не знаю, как начать! — рассердилсязамдиректора. — Агнесса Игоревна, вечно вы меня втягиваете в авантюры!

— Дмитрий Алексеевич, голубчик! — Агнессаотмахнулась от начальства и ринулась в атаку. — Дорогой вы мой! Поезжайтев Чехию!

— Да что я там потерял? — от неожиданностиСтарыгин высказался не слишком вежливо.

— Не вы, а мы! — пылко воскликнулаАгнесса. —Мы все потеряли! Картину Рембрандта!

— Ну-у, — Старыгин отвернулся и махнул рукой.

— Дима, я ведь серьезно. Ведь у вас еще виза действует,с тех пор как вы в Прагу ездили на конгресс, так? А я уже звонила МирославуПеште, он готов вас принять. Хотя вам, в общем-то, к нему и не надо, потому чтоПешта обещал познакомить вас с доктором Абстом, это как раз тот человек,который хорошо знаком с русским коллекционером, который приобрел ту голландскуюкартину. Дима, ну, пока суть да дело, вы бы разузнали кое-что приватно, а?

— Но позвольте, ведь будет официальное расследование,я-то тут при чем?

— А при том, что в прошлом году… — запальчиво началаАгнесса Игоревна, но ее прервал замдиректора:

— Успокойтесь, и хватит бесполезных разговоров! Мы неможем никого заставлять! И вообще, идея эта была неверной! Пускай все идетсвоим чередом — завтра приедет представитель страховой компании, они будутпроводить расследование, а вы…

— А у меня вообще отпуск! — брякнул Старыгин.

— Просто сердце разрывается! — вздохнула АгнессаИгоревна. — Видно, пропала картина совсем. Какой позор для музея!

Поднявшись в мансарду, Черный Человек толкнул дверьмастерской и вошел внутрь.

Мейстер Рембрандт с мрачным лицом стоял перед огромнымполотном и, прикрыв ладонью левый глаз, смотрел на фигуру в левом углу. Ученик,молодой Ламберт ван Домер, растирал краски.

— Здесь не хватает черного! — проговорилпосетитель вместо приветствия.

— Вы думаете? — Рембрандт покосился нанего. — А на мой взгляд, эта сторона и без того темновата!

— Попомните мое слово — со временем эта картина станеткуда темнее! Гораздо темнее, словно дело происходит глубокой ночью. Впрочем, япришел не для дискуссии о колорите вашей картины.

— Да? — язвительно осведомился Рембрандт. — Адля чего же? Все, что вы говорили мне в прошлые свои визиты, было, прямоскажем, не слишком разумно!

— Каждый судит в меру своего разума. Попросите вашегоученика на какое-то время покинуть нас…

— Зачем это? — Рембрандт подозрительно окинулфигуру гостя. — У меня нет от него тайн!

— Вы ошибаетесь, — Черный Человекусмехнулся. — Вы что, рассказываете молодому ван Домеру и о ваших делишкахс иностранными торговцами, которым тайно сбываете кое-какие работы, чтобыденьги не попали к вашим кредиторам?

— Ламберт, выйди! — торопливо проговорилхудожник. — Пойди к Гертджи, может быть, ей нужна помощь!

— Ей безусловно нужна помощь! — подхватилгость. — Правда, я думаю, что гораздо охотнее она приняла бы вашу помощь,а не молодого господина ван Домера…

Едва дверь мансарды захлопнулась за учеником, Рембрандтповернулся к гостю:

— Откуда вы прознали про те картины? Чего вы от меняхотите — денег?

— Нет! — Черный Человек усмехнулся однимигубами. — Деньги мне не нужны! В отличие от вас. Ведь у вас, мейстер ванРейн, большие долги, не правда ли? И за дом выплачено меньше половины цены..,так что невинную шутку с иностранными покупателями вполне можно понять. Понятьи простить.

— Что вам нужно? — повторил художник.

— Я ведь вам уже говорил.., для начала мне нужно, чтобывы поместили мое лицо на этой картине.

Он подошел к групповому портрету роты амстердамскихстрелков, прищурился и показал в самую середину холста.