Казалось, в ней было столько энергии, что женщина полетит невниз, к земле, а вверх, в бледно-голубое весеннее небо…

Но неумолимая сила тяготения победила.

Женщина рухнула на асфальт, среди обломков черного кресла.

Она жила еще несколько секунд.

Перед ее глазами была серая поверхность тротуара, медленнотемнеющая от крови.

От ее собственной крови.

И тогда, собрав остатки своей несокрушимой воли, женщиназаставила правую руку немного передвинуться. Рука не слушалась, но женщинасжала зубы и принудила руку подчиниться.

Когда же наконец рука переместилась на несколько сантиметроввправо, женщина обмакнула дрожащий палец в собственную кровь и начертила наасфальте маленький загадочный значок.

Весенний день померк, и на глаза умирающей опустиласьпоследняя тьма.

Легов услышал за дверью грохот и рванул ярко начищеннуюдверную ручку.

Неужели он просчитался? Неужели он недооценилподследственную?

Дверь не открывалась. Он наконец понял, что поворачиваетручку не в ту сторону, и тихо выругался: разве в его положении можно настолькотерять самообладание?

Справившись с ручкой, он распахнул дверь и ворвался всобственный кабинет.

В первую секунду он его не узнал.

В кабинете было гораздо светлее, чем всегда, и в нем пахлосвежестью, весной.

В следующую секунду Евгений Иванович все понял.

Огромное окно было выбито, и в него ворвался весеннийневский воздух и яркий свет.

Подбежав к окну, Легов перегнулся через широкий подоконник.

Внизу, под окном, среди обломков черного дерева, виднеласьскорченная, изломанная фигура.

И вокруг нее расплывалось кровавое пятно.

Старыгину удалось побеседовать с дежурной ЛидиейАлександровной только на следующий день. Она уже полностью пришла в себя и былаполна праведного негодования.

— Нет, вы подумайте! — возмущалась она. —Сножом на картину! На мировой шедевр! А как она его пронесла мимо поста охранына входе в музей, хотелось бы знать? Я Легову прямой вопрос задала, чего ужтеперь стесняться!

— И что он ответил? — усмехаясь, спросил Старыгин.

Он не любил начальника службы безопасности Евгения ИвановичаЛегова и не считал нужным это скрывать, поскольку тому были веские основания.

Нельзя сказать, что раньше их отношения были безоблачными,Евгений Иванович был не таким человеком, чтобы общаться со всеми запанибрата.Хоть внешность у него была самая безобидная — небольшого роста, круглая лысаяголова покоится прямо на плечах, настолько коротка шея, маленькие детскиеручки… Но каждый, кто хоть раз заглянул в глаза Легову, сразу понимал, чтоперед ним человек решительный, который твердо знает, чего хочет, и используетлюбые средства, чтобы достигнуть своей цели.

Менее года назад Старыгин имел несчастье в этом убедиться.Сейчас он вздрогнул, как будто повеяло холодом. Да не из окна, выходившего нанабережную Невы, где синее неяркое, словно вылинявшее, апрельское небоотражалось в воде, не полностью освобожденной ото льда, а из глубины веков. Онвспомнил тот кошмар, в котором находился десять дней, когда из Эрмитажа пропалаодна из картин Леонардо да Винчи бесценная «Мадонна Литта». До сих пор Старыгинне понимает, как удалось сохранить все в тайне те несколько дней, пока искаликартину. Но Легов тогда повел себя далеко не лучшим образом <См, роман Н.Александровой «Ад да Винчи». СПб., 2005.> …

— Да что он ответил! — махнула рукой ЛидияАлександровна. — Сказать-то нечего! Плохо работает охрана, вот что яскажу! Ну стоит у них контур этот на входе, так все подряд идут — и ни у когоне звенит. Тут уж если кто пулемет понесет или прямо на танке поедет, тогдаможет трезвон начнется. А на ключи, к примеру, не реагирует прибор.., я разпошла через тот вход с ключами, так хоть бы что! Так и с ножом — протащила онаего как-то. А могла ведь и баллончик с кислотой пронести. Как представлю —мороз по коже.

Старыгин согласно кивнул, вспоминая, как в аэропорту такойже контур срабатывает от ключей, мобильных телефонов, даже от металлическихнабоек на обуви, а в Париже его долго не хотели пускать в часовню Сен-Шапель,потому что за подкладкой кармана оказалась фольга от жевательной резинки.

— Одно слово — безобразие у нас творится! в запалепродолжала служительница. — Три года назад, помните, картину украли изотдела французской живописи?

— Помню, «Бассейн в гареме», — ответилСтарыгин, — среди бела дня вынесли, и до сих пор не нашли ее, ни слуху нидуху…

— Вот когда я про ту картину упомянула, как начал Леговна меня орать! — призналась служительница. — Вы, говорит, своиобязанности не выполняете, на работе спите. И за свою, говорит, преступнуюхалатность вы еще ответите перед руководством. Я говорю — хорошенькая история,я, пожилая женщина, все-таки заметила неладное и хоть что-то предотвратила, аваш-то охранник куда смотрел? А с этим, Легов отвечает, я сам разберусь, вы невмешивайтесь не в свое дело.

— Хам какой! — не выдержал Старыгин.

— Вот-вот. И я тогда очень на него рассердилась и непоказала ему вот это, — Лидия Александровна огляделась по сторонам, хотя вкомнате кроме них никого не было, и достала из кармана сложенную вчетверожелтоватую бумажку.

Еще раз оглянувшись, она расправила бумажку, и Старыгинудивленно ахнул. Перед ним был схематичный рисунок «Ночного дозора». Фигуры напереднем плане были обведены контурами, причем не просто так — палка, палка,огуречик, вот и вышел человечек… Нет, рисунок был сделан вполнепрофессионально, чья-то твердая рука одним уверенным росчерком карандашаизобразила две центральные фигуры — капитана и лейтенанта, за ними рослого,плечистого знаменосца, еще одного импозантного стрелка с мушкетом слева, что накартине изображен в красном, затем силуэт девочки, чья фигурка видна из-замужчины в красном костюме, а справа от лейтенанта, почти в самом углу картиныконтур стрелка в шляпе с пышным белым воротником. И еще слева силуэт бравогосержанта с алебардой и в каске. Всего Старыгин насчитал на рисунке восемьсилуэтов. Каждый был обозначен своим номером, но номера эти шли не по порядку —от одного до восьми, а вразбивку — третий, девятый, двенадцатый.., двадцатый…Один номер был неразборчив — не то 13, не то 15.

— Что это? — сам того не сознавая, Старыгинпонизил голос. — Откуда это у вас?

— Вы не представляете! — прошептала в ответ ЛидияАлександровна. — Как только началась вся эта суматоха, то есть когдаохранник ту маньячку скрутил, все бросились к картине. А меня ноги не держат, ятак и села на пол. И вдруг подходит ко мне один мужчина, подняться помог, настул бережно усадил, спросил, как себя чувствую. Я отдышалась немножко —ничего, говорю, спасибо вам, все в порядке. А он тогда сует мне этубумажку-это, говорит, у той несчастной из кармана выпало, когда вы с нейборолись. Я взяла машинально, а пока развернула бумажку — его и след простыл.