«Сашка, ты сейчас умрешь…»

Несмотря на все старания игнорировать телефон, я все же успеваю краем глаза увидеть всплывшее на экране сообщение. Пишет Ленка Свиблова. Моя лучшая подруга. Ленка занимает должность главного редактора в Татлере. А потому с ней всегда интересно потрындеть. Мало кто в светской тусовке узнает сплетни раньше, чем их узнает она. И если Ленка говорит, что новость — топчик, значит, так оно и есть. Но сегодня у меня столько дел, что как-то не до этого. А тут еще такая погода…

Перевожу взгляд в окно, в которое жалобно скребет ветка старого, еще, может быть, довоенного клена. Будто дерево просится внутрь. Прочь от разгулявшейся непогоды и несвойственного здешним широтам ветра.

«Борька-то твой бросил свою зазнобу!»

Рука невольно тянется к битому жизнью айфону — давным-давно пора купить новый, но я все не найду времени. Сглатываю образовавшийся в горле ком. В душе что-то екает. Не так, как поначалу, конечно. Но все же. Одно радует, в конечном счете, верх одерживает здравый смысл, и я успеваю одернуть пальцы раньше, чем те касаются поцарапанного стекла. Не хочу, чтобы даже Ленка знала, что мне до сих пор не все равно.

Откатываюсь на кресле подальше от стола и встаю.

Как-то резко становится душно. Я дергаю на себя оконную створку, впуская в стерильный отфильтрованный воздух офиса аромат надвигающейся грозы, и стою так долго, делая глубокие вдохи, пока свинцовую серость неба не прошивают зигзаги молний. Никакие события в жизни Борьки, который, маленькое уточнение, давно уж не мой, не стоят того, чтобы меня убило разрядом тока. И да, я в курсе, что в современных домах вероятность попадания молнии практически сведена к нулю, но во мне до сих пор живет страх родом из босоного, пахнущего прибитой пылью и луговыми травами детства. Когда, стоило начаться грозе, бабуля загоняла нас с братьями в дом, и мы сидели там в сумраке, с выключенным светом и телевизором и слушали всякие страшилки о загадочных шаровых молниях.

С шаровой молнией я так за всю жизнь и не встретилась. Но выгорела все равно. Тому была масса причин. А началось все, конечно, с уходом Бориса.

Возвращаюсь к столу. Беру телефон и набираю прежде, чем успеваю передумать:

«Неожиданно».

«Это еще чего? Перебесился. И вовремя включил голову. Чего у Победного не отнять — так это мозгов. Уж поверь, он способен отличить соску от женщины, с которой неплохо бы встретить старость».

«Он с ней два года таскался», — устало замечаю я. К сиротливому скрежету ветки о стекло присоединяется стук дождя.

«И не с ней одной».

«Да, я что-то такое слышала».

«Ты как вообще?»

«Нормально».

«Пока не увижу своими глазами — не поверю. Давай через час в Пино».

С тоской гляжу в экран. Диджитал-стратегия, которую разработали мои специалисты, оставляет желать лучшего. Но вряд ли я сейчас найду какое-то свежее решение. К тому же выходной день. А я до сих пор в офисе. Какого черта?

«Со столиком можем пролететь. Суббота. Вечер».

«Ха! Ты, что, сомневаешься в моих способностях?»

«Ни в коем случае».

Из-за разыгравшейся непогоды такси приходится ждать дольше обычного. Но ехать на своих колесах в ресторан и не пить, когда душа сама того просит, глупо. Ценник на такси тоже конский. Что и неудивительно. В такую погоду больше вызовов и меньше машин. Дождь спустился такой, что того и гляди узкие улочки центра превратятся в амстердамские каналы. Ненавижу такую погоду. Она у меня, после ухода мужа, прочно ассоциируется с очередным жизненным Армагеддоном. К кому-то песец подкрадывается незаметно, а ко мне — с громом и молнией.

Такси к месту едет целую вечность. Город стоит в нескончаемых пробках. Мой офис располагается дальше, поэтому, когда я, наконец, добираюсь, Ленка ждет меня уже за столиком.

— Ну и погодка! — жалуюсь я. У стола с бутылкой игристого в руках возникает официант. — Я тебе говорила — ты прелесть?

— Кто бы сомневался.

Я усаживаюсь в роскошное кресло и на секунду закрываю глаза, приходя в себя после долгого дня и забега под проливным ливнем. Звук разливающегося по бокалам вина — самый приятный за сегодняшний день.

— Ну, рассказывай. Знаю же, что тебе не терпится. — Прежде чем услышать сенсационную сплетню, делаю торопливый глоток. — Божественно!

— Решила, что по такому случаю мы можем себя и побаловать.

— За это и выпьем!

— Угу. За то, чтобы больше никакие малолетние дуры вам на пути не встречались.

— Нам?

— Почему нет? Борис ведь теперь свободен. Опять же, понял многое.

— О чем? — вздыхаю я.

— О том, как оно — жить с девицей на двадцать пять лет младше. Все, как следует, переосмыслил и…

— И что? Мне теперь его такого, образумившегося, принять с распростёртыми объятьями?

— Ну, почему сразу с распростертыми? Можно помучить, чтобы походил, пообивал пороги, поунижался.

— Где унижения, а где Победный? Да и не в этом дело.

— А в чем?

— В том, что я его не люблю.

— Кака така любов? Тебе что, снова семнадцать? Брось! Вам о другом думать надо. К тому же не мне тебе рассказать. Гуляют все. К чему тогда твой максимализм?

— Гулять, может, и гуляют. Но не все уходят. Тем более так, к другой. Обо мне ведь до сих пор говорят, как о его брошенке!

— А что, лучше бы так гулял?

— Иногда мне кажется, что это я бы как раз поняла и простила. Я ж не дура, Лен, знала, в какой среде он крутится. И, наверное, была готова, что рано или поздно он спутается с какой-нибудь прости господи. Пусти козла в огород… Так говорят, да? Ну вот. А то, что ушел… Что все разрушил, нет-нет, не о чем говорить, — отрезаю я, утыкаясь в меню. — Пусть теперь как-то сам. Без меня. Да и с чего ты взяла, что он вообще захочет вернуться?

— Неужели не было предпосылок? Ты его когда в последний раз видела?

— Сегодня. Он Мирона забирал к себе.

— Вы говорили?

— Нет. Я спешила. А, впрочем, о чем нам говорить? С тех пор, как Котька прошла последнее обследование, не о чем.

— Хорошо, что хоть там все благополучно.

— И не говори. Такого ужаса натерпелась, — отвлекаюсь на подошедшего официанта: — Филе-миньон. И спаржу…

— Как она вообще?

— Ничего. Страдает по поводу лишнего веса, который набрала, когда… ну, ты поняла. Когда весь этот ужас случился.

Беда никогда не приходит одна, и, как я уже сказала, уход Бориса был только началом. Все, что мне довелось пережить потом — гораздо хуже. Потому что о детях мы всегда переживаем намного больше, чем о себе. И что характерно, теперь поводов переживать по поводу своей единственной дочки мне хватит до конца жизни. Ей каждые полгода нужно проходить обследование. В последний раз я начала волноваться о том, каким будет результат, задолго до того, как у нее взяли анализ.