Аселина Арсеньева

Цыганка против пикапера

Глава 1

Моди и Степан

Просыпаюсь на мягкой женской груди.

В принципе, для меня это состояние привычное, но вот голову от лёгкого движения обносит болью так, что я громко стону. Вот это уже непривычно…

Из-под меня тут же воруют мягкое удобство, и вместе с этим до меня доходит, кому оно принадлежит. Накатывает паника!

Я же не… не мог?!

«Конечно, мог, но не с цыганкой же! Правда?!» — отвечает внутренний голос с пронзительной надеждой.

— Судьбинушка моя, — в ответ на это обращение из меня вырывается обречённый стон, — что с тобой? — и голос, как назло, у этой цыганки приятный, заботливый. Пока не видишь размазанную по лицу незваной гостьи дешёвую косметику и не сталкиваешься с этим цепким, сканирующим насквозь взглядом, можно даже миловидное личико себе представить.

— У нас что? Секс вчера был?! — не удерживаюсь от вопроса, силясь встать и борясь уже не только с головной болью, но и с подступившим приступом тошноты. Голову будто мощным магнитом снова притягивает к подушке. На этом фоне даже важность заданного вопроса теряется.

— Да типун тебе на язык! Побойся бога! Какой тебе секс до свадьбы!

— Это хорошо! — слишком явно демонстрирую свою радость. Ну и ладно. Быстрее свалит. Наступает облегчение. Вот бы ещё в голову так не долбило от каждого движения, вообще бы жизнь наладилась!

— Рада, что ты поддерживаешь мои взгляды! — отзывается она уже из ванны, и эта, казалось бы невинная фраза, заставляет меня нехило так насторожиться.

Минут через пять, пока я на полном серьёзе размышлял: «С дивана лучше стечь, а потом встать на четвереньки, или же ещё раз попытаться голову от подушки оторвать и совершить этот мегакульбит на диване, а затем аккуратненько сползти?», — из ванны, со звонким звуком шлепков мокрых ног, набатом отдающихся в голове, выходит Модинка.

Обессилено стою в позе победителя над похмельем, то есть, — на четвереньках, и морщусь от каждого её шага.

Всё-таки поднимаю голову на звук и смотрю на девушку. Без косметики она определённо красивее, а воронье гнездо на голове, — так ведьмам, тьфу ты, гадалкам, так по статусу и положено, а о том, как сейчас смотрюсь я, и вовсе лучше не думать.

— Можно твою расчёску взять? — надо же, спрашивает. Думал эта цыганка куда угодно без спроса залезет или… ей мой волос для чего-то понадобился?! Бред… Точно, рядом с этой цыганкой в голову всякий бред лезет. Пусть хоть тысячу волос берёт, я в эти привороты не верю.

И ведь уселась ко мне на диван свежая, как огурчик, хотя лакала вчера наравне со мной.

— Так что с расчёской? — напоминает о себе.

— А-щ-щ-щ… Тише ты…! Я тебя во всём поддержу и расчёску со всеми волосами отдам, только принеси стакан водички, и таблеточку, из в-о-о-о-н того ящичка туда брось, — прошу цыганку, понимая, что сам сей подвиг не осилю.

— К чему мне твои волосы? — натурально удивляется. — Вот не умеешь пить, чего нажираться было? — смотрит с укором, а затем косит взгляд на натюрморт у столика: четыре бутылки коньяка и гора упаковок из-под хрустящих закусок. На столике и под ним валяются карты.

Гадала? Смутно вспоминаю вчерашнее. Нет… играли же… Точно! Да, играли. А напился я с «большой радости». Думал «оценит» моё поведение и свалит. А, нет! Даже не собирается.

— Так не каждый день к тебе такие желанные гости заваливают, — не удерживаю сарказм, принимая стакан с живительной шипучкой.

— Я не гость, — припечатывает она. — Теперь, почитай, семья твоя. Смирись. Так когда свадьбу сыграем? Может быть, сразу после Великого поста?!

Не знаю, отчего я был в большем шоке: от слова свадьба, или слова пост, прозвучавшего из уст цыганки.

— Не знал, что цыгане пост соблюдают, — любопытство перевесило инстинкт самосохранения. Любопытство, вообще, вещь коварная, знаешь, что добра не доведёт, но всё равно пытаешься его удовлетворить, а если дело ещё и женщин касается — любых привлекательных, то с этим у меня вообще всё сложно. Я отличный специалист в своей области, но женщины сгубили мою репутацию, и если на работе шепчутся за спиной о моем профессионализме, то явно не о том, о котором бы мне хотелось слышать.

— Так батька ж у меня русский, православный! А мамка — цыганка.

— Последнее и удивляет, — поморщился я из-за резкой боли от незначительного изменения положения головы. Цыганка тут же заметила, но видимо приняла мою богатую мимику на счёт матери.

— Мы, цыгане, между прочим, тоже православные! — столько эмоций в глазах! Оскорбилась?

— Я и не спорил. Поинтересовался. Думал, атеисты вы или в какую-нибудь Кришну верите. Откуда мне знать?

— Ага… щаз… С чего нам во что ни попадь верить? Крещёная я! — нахохлилась Модинка. — А Мамка вообще сильно верующая. Даже батьке не перечит, — грех.

— То есть, и ты мужчине перечить не будешь? — усмехнулся, но тут же осёкся из-за прострелившей виски боли, распространившейся волнами по моему желеобразному мозгу.

— Отчего ж? Я — буду! Я ж нечистокровная. Мне мужик не указ. Только слово отца закон. И вообще, не дело это… Вот мамка с батькой, например: вся деревня мамку побаивается, как никого, а та батьку боится. Это как? Его-то ведь по дуге не обходят.

— И тебя по дуге тоже нужно? — Не удержался я, глядя на свою необычную гостью. С этой девчонкой точно не соскучишься.

— Не передёргивай, — строго отвечает она. — Лучше лекарство давай допивай, а то сидишь, меня разглядываешь, аж про стакан забыл.

— Так ты бы халатик на белье какой-нибудь накинула или простыней завернулась, а то глаза они такие, смотрят на то, что им показывают. Не стесняешься?

— Хм… а чего стесняться-то? Вчера ж всё видел, да и не просвечивает! — придирчиво осматривает свой комплект, больше напоминающий белый купальник. — Тем более, всё равно после поста уж поженимся. Любуйся девичьими формами, а то после родов тело уже другим, женским станет. — Я поперхнулся остатками живительной жидкости.

— А ни рано ли? Фигуру портить? — пытаюсь спасти свою шкуру, а то палёным понесло… — Мне бы на работу устроится, квартирой собственной обзавестись. Не могу же я жену в съёмную квартиру приводить, а ребёнка тем более.

— Так-то оно так. Оно бы попозже… — задумалась Модинка, прижав указательный палец к губам. — У самой планы были, но ведь я же за тебя переживаю. Ты-то мужик здоровый. Разве ж сможешь несколько лет дотерпеть? Изменять, сам знаешь,