Ольга изо всех сил старалась понравиться будущимродственникам – посмотрите, какая хорошая хозяйка, все у нее в руках горит, зачто ни возьмется, все моментально сделает, и хорошо сделает, красиво!.. Онадаже морковку полола как-то так, что грядочка после прополки как будтоулыбалась благодарно, а всем на свете известно, что нет ничего хуже, чем полотьморковь, отмахиваясь от комаров и разгребая руками тоненькие веточки слабойзеленой ботвы!.. Веточки тут же начинают валиться во все стороны, и видполучается неряшливый, неопрятный, как будто волосы на голове выдраликлоками!..

Еще Ольга изо всех сил старалась понравиться друзьям и ихженам – Стас женился одним из последних. Они приняли ее сразу, кроме, пожалуй,закадычного друга Митяя, с которым Стас когда-то служил в армии. Тот всечего-то фыркал, мотал лобастой башкой, косился и однажды даже сказал Стасу, чтоОльга ему «не пара». Стас отмахнулся, а Ольга обиделась, но ненадолго. Онавообще не умела и не любила сердиться подолгу, всерьез. Умудренные опытомсемейной жизни девицы, жены, говорили немного ревниво, что надо еще посмотреть,что будет через годок-другой. Поначалу-то все целуются, как бы потом драться неначали, всякое бывает. Жизнь штука такая, в ней не закажешь!..

Но Ольга точно знала, что драться они не будут, ни за что иникогда! Недаром в детстве ее учили рисованию. Картинки, нарисованные в голове,были так прекрасны, так заманчивы и так отчетливы, что она не сомневалась – всесбудется, и именно так, как она нарисовала!

Вот счастливый малыш сидит на загорелых папиных плечах,большие мужские руки уверенно держат пухлые детские ножки.

Вот утренник в школе или, может, в детском саду, и они обалюбуются белочкой или зайчиком, скачущим в самом центре визжащего, веселого,счастливого детского круга.

Вот море до горизонта. Небо до моря. Песок до воды. В водеволны, синие-синие, и там, в синеве, как будто в счастливом сне, стремительно инеслышно идет под белым парусом яхта. На песке сидит босой мужчина, онулыбается, и солнце блестит на загорелой коже его плеча, и самое главное – этолюбимый мужчина, открытый, понятный и ясный, мужчина «навсегда», что бы нислучилось и как бы ни повернулась жизнь!..

Ольга Громова знала совершенно точно – если сильночего-нибудь желать, это обязательно сбудется. Самое главное – желать…правильно.

Из того, о чем мечталось когда-то, сбылось почти все – дети,утренники, семейные пикники на природе, собственное дельце, небольшое, но свое,доход не бог весть какой, но на все хватает. На море, правда, пока так и несъездили, но, главное, Стас счастлив! Ему всю жизнь так хотелось заниматьсямашинами – вот он и занимается в своей автомастерской, где все как у людей, игараж, и мойка, и мастера хорошие!.. К нему даже в очередь записываются, ивообще в их городке ее муж – человек не последний.

Когда она так подумала про Стаса – не последний, мол,человек! – ей стало вдруг ужасно смешно. Ну, надо же, до чего дело дошло, онадумает, как какая-то клуша из кино про провинциальную жизнь!.. Лежит с утрапораньше под бочком у любимого супруга и размышляет – всерьез! – о том, что еемуж занимает «известное положение», и сама от этого в восторге.

– Ста-ас, – позвала она тихонько и засмеялась.

Ей очень хотелось, чтоб он проснулся. Она повернулась,подперла голову рукой и уставилась на него – вдруг он просто так возьмет да ипроснется, но он, конечно же, не просыпался! Тогда она дунула ему в ухо. Онзавозился, как разбуженный среди зимы медведь, но глаз не открыл.

Она знала, что он уже не спит, конечно. И все это былапросто игра, и ей нравилось в нее играть.

Сделав вид, что совсем уже собирается вылезать из постели,Ольга неожиданно прыгнула на мужа. Какое-то время он крепился, а потом все жезахохотал, и из-под одеяла высунулась рука и утянула ее туда, где было горячо ищекотно.

Некоторое время они целовались под одеялом, а потом Ольгавынырнула, просто чтобы подышать немного.

– Мама!

Они замерли, как школьники, застигнутые родителями набабушкином ковровом диване.

– Е-мое…

Ольга быстро зажала ему рот рукой. Если лежать тихо ипризнаков жизни не подавать, может, еще и…

– Мама! Мам, вставай!

– Да что такое-то?! Чего она поднялась ни свет ни заря?!

Ольга вздохнула.

Ничего не выйдет, это уже ясно как день.

День, день…

День настал, ничего не поделаешь. Лучше бы еще хоть немножкоон не наставал, честное слово!

– У Машки сегодня утренник. Вчера она никак не засыпала, атеперь вот видишь… готово дело!

– Вижу. – Вид у Стаса был сердитый, и Ольга, просто чтоб егоутешить, прошептала ему в самое ушко:

– Ничего, мы вечером все успеем. Да?

Он пожал плечами и зевнул, широко, во всю пасть. У него быливеликолепные крупные, белые зубы, как у молодого хищного зверя.

– Ты на утренник-то приедешь, папочка?

Стас захлопнул рот так, что зубы клацнули.

– Там поглядим.

Дверь скрипнула, и Ольга нырнула под одеяло – где-то тамосталась ее скомканная ночная рубашка. В дверном проеме показалась растрепаннаяМашкина голова, которая сказала громким шепотом, со смешным негодованием:

– Мама! Ну, мама же!

– Машка, сколько раз мы с папой говорили, что в спальнюзаходить нельзя! Сначала нужно постучать, потом подождать, когда мы ответим, итолько потом…

– Да-а, потом!.. Пока я стучать буду, мы на праздникопоздаем, я же в первой паре, с Колькой, он медведь! А если я опоздаю, смедведем поставят Ленку Брыкину!

– Не поставят.

– Поставят.

– Маш, выйди сейчас же, – сказал Стас внушительно, и Машкукак ветром сдуло. Отца они с Мишкой побаивались немного, но Ольга считала, чтоэто даже хорошо – раз побаиваются, значит, уважают, а авторитет отца ввоспитании детей первое дело, по крайней мере, так в книжках пишут.

– Маша, я иду! И не беспокойся ты, никуда мы не опоздаем!

Пока закипал чайник, Ольга взболтала омлет в большойкерамической миске – внутри миски были нарисованы цветы и птицы, ей оченьнравилось. Все-таки когда-то она рисовала, и Григорий Матвеевич, учитель,говорил, что она «подает надежды». Цветы и птицы были куплены на базаре угрустного пожилого узбека, который уверял, что такими узорами расписываютпосуду берберские гончары. Ольге понравился узбек и то, что он говорил о берберах,и теперь омлет у нее получался какой-то особенный, может быть, отчасти«берберский», хотите верьте, хотите нет!..