И вот однажды, после того как школьный надзиратель задал Салману во дворе хорошую трепку, Беньямин открыл ему одну важную тайну.

— В этой проклятой Богом школе учителя не следят, кто из учеников ходит на уроки, а кто нет, — шепнул он. — Только по воскресеньям они проверяют, все ли идут в церковь. Иногда они даже не помнят, в каком классе находятся, и только к концу урока узнаю`т, что приняли второй класс за четвертый.

Салман очень боялся прогуливать школу. Габриэль, сын портнихи, рассказывал ему, что за это на весь день сажают в подвал, где одному мальчику голодные крысы обгрызли уши, которые предусмотрительные учителя смазали прогорклым жиром.

— А от тебя крысам будет чем поживиться, — противно засмеялся Габриэль.

— Габриэль трус, — объяснил Беньямин.

Незадолго до Рождества он на собственном примере показал, как можно четыре дня не появляться в школе, чтобы этого никто не заметил.

Только тогда Салман решился, и вскоре, в один из холодных, но солнечных январских дней оба приятеля провели несколько незабываемых часов на рынке — даже сладостей попробовали, воспользовавшись рассеянностью продавцов.

Дома никто ничего не узнал, поэтому со временем такие рейды стали повторяться все чаще.

Зато в воскресенье Салман, вымытый и причесанный, демонстрировал учителю свои чистые ладошки и коротко остриженные ногти. Грязнуль били по рукам палкой, но Салман редко оказывался в их числе.

— А я все равно уйду из школы после первого причастия, — сказал ему Беньямин. — Отец говорит, что мне здесь последние мозги вышибут. И ничего не прибавится, кроме шрамов на заднице. У меня девять братьев и сестер, лучше я пойду зарабатывать деньги.

— А я перейду в школу Сары, — отозвался Салман.

Беньямин подумал, что он имеет в виду лучшую школу, но уточнять не стал.

Из всех одноклассников Салман и Беньямин завидовали только сыну каменщика Гирги. Его отец, великан ростом под два метра и метр в плечах, сумел завоевать уважение приятелей.

Как-то раз учитель по имени Кудси побил мальчика, который стащил бутерброды из преподавательской, в то время как Кудси, по его словам, «вел борьбу с темными силами за детские души». Эту фразу Кудси повторял так часто, что коллеги прозвали его Рыцарем Тьмы.

Отец Гирги Ибрагим в это время ремонтировал стену особняка богачей Сихнави, которые жили напротив школы. Неподалеку от него двое молодых людей чистили канализацию. Работали они медленно, как и все служащие государственных компаний, поэтому успели испортить не только воздух в переулке, но и настроение каменщику. Парни вычерпали из ямы зловонную черную жижу, оставили ее на обочине дороги, а сами отправились в ближайшую кофейню перекусить.

Тут к Ибрагиму подбежали две девчушки и, задыхаясь от волнения, сообщили ему, что видели собственными глазами, как учитель бил бамбуковой тростью его сына Гирги да еще ругал при этом его родителей, называя их прислужниками дьявола. А потом учитель принудил Гирги повторить эти слова.

Ибрагим про себя восхитился девочками, которые хоть и сильно волновались и говорили наперебой, а все же обстоятельно изложили суть дела, чего у Гирги никогда не получалось.

Каменщик на секунду зажмурился, потому что перед глазами у него заплясали цветные искры. Опережая девочек, он устремился в направлении школы, и, прежде чем достиг низеньких деревянных ворот с изображением святого Николая — освободившего, кстати, в свое время детей из соляной кадки, — к нему присоединились: цирюльник, который в это время дня гонял мух да в сотый раз фабрил свои и без того безупречной формы усы; чистильщик ковров, работавший на улице; двое молодых людей, что чинили канализацию; продавец овощей да пара случайных прохожих, которые сразу поняли, что зрелище обещает быть интересным.

И никто из них не ушел разочарованным.

Ибрагим ударом ноги распахнул деревянные ворота и с воплем Тарзана выбежал на середину школьного двора.

— Где этот сукин сын! Мы не пособники дьявола, мы честные католики! — кричал он.

Навстречу ему вышел директор школы, коренастый человек в очках. Однако не успел он выразить свое возмущение происходящим, как получил такую оплеуху, что был сбит с ног и отброшен на несколько метров. При этом с головы у него слетел парик, что сильно напугало каменщика, решившего было, что он одним ударом скальпировал директора, как в фильмах про индейцев.

Поверженный заскулил и тут же получил еще один удар в живот. При этом Ибрагим держал его за правую ногу, как будто набивал мешок хлопком. Директор умолял возмущенного родителя отпустить его. Ведь он-то никогда не сомневался в том, что Ибрагим — добрый католик. И вообще, у него болит зуб.

— Где тот сучий сын, что обидел Гирги? — зарычал каменщик.

Ученики выбежали во двор, уроки были сорваны.

— Кудси… в туалете. Он спрятался в туалете… — задыхаясь от возбуждения, сообщил один из них.

Тут каменщик увидел в толпе своего сына, бледного и с растерянной улыбкой на лице.

Возмущенный отец бросился в указанном направлении. Дети устремились следом. Сначала из туалета доносились удары, которые были слышны даже во дворе, потом Кудси стал молить о пощаде, повторяя при этом: «Вы хороший христианин… Добрый католик… Нет… Гирги хороший ученик, а я…» А потом все стихло.

Наконец взмокший от пота Ибрагим снова появился во дворе.

— И так будет с каждым, кто тронет Гирги или скажет, что мы плохие христиане, — провозгласил он.

И с этого дня Гирги оставили в покое.

Но была еще одна причина, по которой Салман завидовал сыну каменщика. У этого бледного мальчика, чей отец был беден как церковная мышь, всегда водились деньги. На переменах он покупал сладости в школьном киоске, а потом аппетитно лизал, сосал и грыз содержимое разноцветных пакетов и ни с кем не делился.

Салману отец не давал ни пиастра, даже когда бывал пьян.

У их соседей тоже не водилось денег, и когда Салман помогал им, с ним расплачивались в лучшем случае свежими фруктами или цукатами. Только продавец овощей Шимон мог заплатить монетой, но такое случалось лишь тогда, когда он получал достаточно заказов. Конечно, давал он мало, но были еще чаевые, а потому Салман всегда соглашался помогать Шимону, когда тот его звал.

Салман мог весь день носить фрукты и овощи в дома, где готовились свадьбы или какие-нибудь другие торжества, чтобы заработать несколько пиастров. А в перерывах сидел на корзине и наблюдал за торговлей Шимона. Иногда даже давал ему бесплатные советы.

Шимон был превосходным кулинаром, в противоположность своей жене — маленькой, бледной женщине, умершей от внутреннего кровотечения. Она мало ела и в плохом настроении весь день беспокойно шастала по квартире. Шимон любил жену и сказал как-то, будто она что-то потеряла, но никому не говорит, что именно. Действительно, эта женщина с тех самых пор, как умерла ее мать, вечно что-то искала. И каждый вечер ложилась в постель с твердым намерением наутро продолжить поиски.