нужна дисциплина. Твердая рука. Вот моя метла никогда не болеет. Просто не осмеливается. В моем лексиконе нет слова «сочувствие».

— Какого слова нет в твоем лексиконе? — осведомился чей-то голос, и рядом нарисовалась ведьма Грымза. На метле у нее лежала газета, она разгадывала кроссворд. Филин по имени Очкарик сидел у хозяйки на плече и раздумывал над № 4 по горизонтали. — Какого слова нет в твоем лексиконе, Крысоловка? — повторила Грымза. — Уж в моем-то оно наверняка есть. Я тешу себя надеждой, что знаю почти все слова. Мы с Очкариком каждое утро просматриваем словарь и учим новое. Сегодняшнее слово — склизкий. Это значит липкий. Тягучий. Вязкий, скользкий и клейкий.

— Прям как твоя похлебка из скунса, Пачкуля, — сказала Шельма, и все, кроме Пачку-ли, чуть не свалились с метел от смеха.

— Очень смешно, — буркнула Пачкуля и отметила в уме, что раздружится с Шельмой, как только уладит свои проблемы с транспортом. На этот раз — навсегда.

— Или вот еще одно, — продолжала Грымза, сев на любимого конька. — Прозорливый. Это значит умный. Догадливый. Сообразительный.

— Вроде тебя, надо полагать, — проворчала Крысоловка.

— Разумеется. Не хочу хвастать, но всем ясно, что я в нашем шабаше самая умная.

— Почему это? — спросили все.

— Потому что я пишу стихи, — надменно пояснила Грымза.

С этим не поспоришь. И впрямь писала. Притом страшно заумные.

— Кстати, — не унималась Грымза. — Кстати, Пачкуля, я собиралась предложить провести в этом году на хэллоуинской вечеринке поэтические чтения. Я написала несколько особых стихов по случаю.

— Кхм, ну, даже не знаю, Грымза, — протянула Пачкуля. — У меня у самой есть пара идей для Хэллоуина.

— Например? — подозрительно осведомилась Крысоловка.

— Хо-хо. — Пачкуля была сама загадочность. — Скоро узнаете!

В этот момент раздался рев трубы, сопровождаемый безумным, леденящим кровь визгом.

— Туту, — хором сказали ведьмы и поспешно разлетелись в стороны, уступая дорогу.

Под яростное хлопанье крыльев ведьма Туту пронеслась мимо, точно какой-нибудь полоумный серфер на гребне волны. Вокруг ее головы трепетало в упоении облако визжащих летучих мышей. Туту нарядилась в красно-бело-синие лохмотья, а к шляпе прикрепила воздушные шарики. В одной руке у нее была трещотка, как у футбольных болельщиков, в другой — жестяная дудка. Она, конечно, совершенно чокнутая, зато с ней не соскучишься.

Ведьмы с интересом наблюдали. Туту славилась своими экстремальными трюками.

С диким криком «Смотрите, девочки!» она исполнила двойной кувырок в воздухе, едва не впечатавшись в верхушку сосны. Затем опрометчиво попробовала кувырнуться в третий раз — и исчезла вместе с метлой под кроной дерева, по всей видимости эффектно рухнув на землю.

— Видели, — хором сообщили ведьмы и полетели дальше.

Мало-помалу основную колонну догоняли другие фигуры на метлах. Ведьмы-близняшки Бугага и Гагабу, прижимающие подбородками к плечам скрипки. Ведьма Макабра-Кадабра, чью супердлинную метлу, выкрашенную в шотландскую клетку, пришлось специально укреплять, чтобы она выдерживала вес хозяйки, ее волынки и Хаггиса, горного козла. Последними к ним присоединились Достопочтенная Чепухинда и Тетеря, потому что Чепухинда забыла, во сколько начало, а Тетеря проспала.

Все тринадцать ведьм были в сборе. В этом полном косматом, без умолку болтающем и препирающемся составе они направлялись к далекой Кудыкиной горе.

Глава седьмая

Угрызения совести

Тем временем в садовом сарае Помёлка наконец пришла в себя. С протяжным стоном, держась за голову, она села. Чувствовала метла себя ужасно. Она не понимала, что происходит и какой сегодня день. Все, что она знала, — это что она в сарае, там темно и на нее пялятся грабли и лопата для угля, которые, очевидно, перемывали ей прутья, а сейчас резко заткнулись.

Но мы-то с вами знаем, что Помёлке пришлось пережить за последние сутки, и посочувствуем ей. Все эти разговоры о гоблинах и топорах, в придачу к мучившей ее позорной тайне. Неудивительно, что от такого напряжения у нее сдали нервы.

Грабли и лопата, разумеется, были не в курсе ситуации. Они с неприязнью глядели, как Помёлка ковыляет к своему ведру и жадно пьет холодную воду. Они пихали друг друга локтями, пока она сбрызгивала водой черенок и, пытаясь дышать глубоко и ровно, собиралась с мыслями. Который час? И, кстати говоря, какой вообще год?

— Ну ты и влипла, — сказала лопата. Она вечно ко всем прикапывалась. — Крепко влипла. Пачкуля страшно зла на тебя.

— Шшш, — цыкнули на нее грабли. — Мы ей бойкот объявили, забыла?

— Я только хотела сказать, — не унималась лопата, — хотела ей объяснить, что она влипла. Пропустить полет — это вам не хухры-мухры.

И тут Помёлка все вспомнила. Похищение. Гоблины. План. Шабаш! О нет! Ну конечно, сегодня же сборище. Сейчас ее подруги уже на пути к стоянке для метел. Допустим — только допустим, — что гоблины осуществят задуманное? Вина, обреченность, смятение!

Помёлка грызла сучковатые пальцы, стараясь не думать о том, что может случиться с ее друзьями. Она знала их, еще когда была ростком. Они вместе росли и мели, взлетали и падали. Бука. Малыш Кленни. Скотти МакДуб. Корешок, Пенни и все остальные. Добрые друзья. Испытанные, надежные, верные друзья. Друзья, которые никогда не забывают о ее дне рождения.

В припадке раскаяния Помёлка вспомнила главный пункт из Метельного кодекса чести, гласивший: «Метла всегда выметется на помощь друзьям». А затем — и Метельный гимн:

Мы метлы расчудесные, Мы победим врагов! И скоро мир узнает Про славных летунов!

Воодушевляющая песня. От нее сок бурлил в жилах, а к глазам подступали слезы. Помёлка принялась негромко напевать. От волнения у нее дрожал голос.

— Чего это мы распелись? — брюзгливо осведомилась лопата. — Я б на твоем месте сейчас не пела. Влипла ты будь здоров, ничего не скажешь. Странно, что тебя не пустили-таки на прищепки. Глядишь, научилась бы себя вести! Тоже мне цаца.

(Лопата и грабли всегда недолюбливали Помёлку. Завидовали, что она чаще выходит в свет).

Не обращая на них внимания,