в столовую. Тоже маленькую, у дальней стены стоял сервант с посудой, на столе была кружка и ваза с цветами, вокруг которой лежали лепестки. Снова милый беспорядок.

Пока Аделф грохотал чем-то на кухне, я собрала лепестки и поправила скатерть. Глухие шаги, половицы поскрипывали, иногда за окном цокали подковы — напоминало мой дом и потерянный мир. У отца была лавка со специями, а мы жили на втором этаже. И у нас все комнаты были маленькими, матушка украшала их цветами и сервантами с посудой. По вечерам мы убирали на места забытые книги и кружки, а половицы скрипели под ногами. Как давно это было, словно и не со мной.

Мы с Аделфом поужинали рагу из кролика, можно было стучать вилкой и не заботиться о правилах. Меня привлекала простота дома, но становилось и тревожно — Аделф мог захотеть поправить свои финансы с помощью брака. Хотя в это слабо верилось: в серванте стоял хороший заграничный фарфор, рагу было приправлено дорогими специями, и Аделф несильно расстроился, когда заляпал соусом кружевную скатерть. Огненная лихорадка озолотила врачей, а маленький, неухоженный дом… он одинокий мужчина, который не обращал внимания. Наемный экипаж был удобнее: лошади и кучер не могли вечно ждать, когда больному станет плохо.

Если вдуматься, казалось, что я искала оправдание, но действительно не находила скрытого мотива. Да и наследство было не таким большим, чтобы ради него воровать невесту у грозы города.

На душе стало легче. Аделф расстегнул фрак и ослабил шейный платок; мы забывали о приличиях, словно были семьей. Чужая, новая мысль, но она согревала. Наверное, мне хотелось бы назвать его супругом и навсегда остаться в этом доме, только заботы омрачали мечты.

— …представь, — увлеченно рассказывал Аделф, — меня вызывают глухой ночью, в доме переполох, меня ведут в комнату, а там, на кровити, лежит собака. И все суетятся над ней…

Он провел рукой по волосам и взлохматил их. Вряд ли замечал, как ему шла легкая небрежность.

Я едва слышала Аделфа и гадала, попытается ли он продолжить осмотр? Хотелось бы. И пусть это низко и недостойно дамы, но мне действительно хотелось его ласк, даже больше. Если обоим нравилось, нужно ли обращать внимание на глупые правила, навязанные обществом? Полгода назад я бы решила, что нужно, а сейчас стало ясно, как быстро все может исчезнуть. Незачем выжидать и ломать себя, чтобы потом сокрушаться. Даже если Аделф был не до конца честен, буду хоть помнить его ласки, они станут наградой за месяцы прозябания. Не он соблазнял меня, я сама желала этого.

После ужина он проводил меня наверх в свою спальню. Большую ее часть занимала кровать с высоким резным изголовьем. Ветерок шевелил легкие шторы, вдоль стен стояли громоздкие шкафы.

— Отдохни, — сказал Аделф, — у нас есть еще немного времени.

— А ты?

— Мне нужно собрать вещи.

Он скрестил руки на груди и оперся о дверной косяк. Снова волосы упали на лицо — до чего же очаровательно, особенно вместе с блестящими глазами и полуулыбкой. Аделф ждал, позволял мне решить, что произойдет. Я вновь задумалась о правилах, но они показались глупыми, в сравнении со свободой и радостью, которые дарили жаркие объятия.

— Мне нужно расшнуровать платье, сама не дотянусь, — улыбнулась я, до сих пор не веря, что сказала это.

Аделф улыбнулся и наклонил голову, словно пытаясь запомнить этот момент. Было особенно приятно стоять вот так и наслаждаться моментом, просто, без игр и недопонимания. Я отошла к кровати и наблюдала, как Аделф медленно закрыл дверь, потом направился ко мне, так же медленно снимая сюртук. Не верилось, что мы могли не торопиться, от этого я растерялась, когда он обхватил ладонями мое лицо и поцеловал. Хотелось и продлить ласки, и поскорее узнать, и задать вопросы… Я не могла выбрать и просто обняла его.

Мягкий, неторопливый поцелуй, языки осторожно кружили. Снова появился запах духов, на этот раз слабый, разбавленный терпким ароматом самого Аделфа. Он опьянял, а еще шорох одежды, звуки поцелуя в тишине — вместе с касаниями они создавали прекрасный, иллюзорный мир.

Аделф нежно развернул меня и принялся распутывать шнуровку платья. Он часто замирал и водил ладонями по спине над корсетом, мокро целуя в шею. Я слышала, как глубоко и часто он вдыхал, Аделф раскрывал губы и водил ими по плечам. Мужчина медленно оголял меня, изучал тело, его руки подрагивали… сладко.

Скоро на мне осталась только нижняя рубашка, и я прильнула спиной к Аделфу. Складки одежды, изгибы тела — мелочи, но какие приятные. Особенно нравилось привставать на носочки и задевать ягодицами его пах. Там уже чувствовалась твердость, хотелось прижаться к ней плотнее, но что-то мешало. Робость еще не ушла, и было боязно проявлять инициативу, вдруг сделаю неприятно?

Но это Аделфу нравилось. Он широко открывал рот при поцелуях, слабо двигал бедрами и надавливал на мой живот, не давая отстраниться. Стало жарко, внутри появилось странное напряжение. Я сводила ноги и откинула голову, когда Аделф накрыл ладонями грудь. Тепло окутало ноющие соски, он неторопливо и с силой сжимал их, целуя шею с большем напором. Из горла вырвался тихий стон. Я не хотела контролировать себя и отдавалась чувствам. Было немного страшно, но это и подстегивало — познать новое, что-то прекрасное и яркое.

Вдруг Аделф резко стянул ткань с моего плеча, и сознание вернулось. Слишком быстро, не хватало томления и эмоций.

— Постой, — выдохнула я и повернулась.

Он замер и крепко сжал предплечья, словно едва терпел. Рваное дыхание, туманные взгляд и тепло так будоражили, что затряслись руки.

— Что такое? — шепнул он.

— Мне тоже хочется.

Я провела пальцами по его лицу, убрала за уши волосы, обвела губы. Аделф казался прекрасным, не получалось выбрать, что именно сделать. Он повернул голову и осыпал ладонь жадными поцелуями. Его терпение подходило к концу, но Аделф ждал, и я пользовалась моментом.

Руки едва гнулись, с трудом удалось развязать шейный платок. Аделф улыбнулся — наверняка я выглядела такой же нетерпеливой. Внутри будто горел огонек, который приятно жег, заставлял торопиться, что-то делать и не замирать. Расстегнув верхние пуговицы на рубашке, я запустила под нее руки и гладила, водила пальцами, изучала. Не знала, что и зачем делала, просто наслаждалась.

Аделф тоже, он часто закрывал глаза и тихо стонал, а скоро принялся гладить мои предплечья. Вред ли осознанно — одинаковые, ритмичные движения говорили о забытье, и я млела от этого. Мы теряли себя в страсти, отдавались ей и заражали друг друга.