Он наклонился и придавил меня к спинке кресла. Тяжесть мужского тела, прикосновение губ к уху, томный выдох — не хочу! Не хочу чувствовать все это с ним!

— Ты моя, запомни это, — хищно шепнул опекун, — и мне надоело играть, пора попробовать тебя.

Он отпустил одну руку и принялся задирать юбку. Нагло и быстро до того, что не получалось верить. Это напоминало кошмарный сон, такое происходило с другими, не со мной! Очнуться помогла большая, горячая ладонь, которая с силой стиснула ягодицу.

— Моя.

— Не твоя! — крикнула я и взмахнула рукой.

Локоть наткнулся на что-то твердое, и раздался сдавленный крик. Попала! Каким-то чудом удалось выскользнуть из-под опекуна. Он был так близко, хрипел, бранился, тянулся ко мне. Кресла, кресла, портреты — где окно?!

Полоска света появилась неожиданно, и я рванула к ней. Опекун схватился за платье, раздался треск, меня дернуло назад… нет, отпустил. Мыслей не было, страха тоже, только неистовое желание спастись. Я неслась к окну, снова за спиной раздавался топот. Времени мало, скорее!

Что-то хлестнуло по коленям, и раздался грохот. Боль не страшила, но я потеряла равновесие, комната кружилась, был только свет, только окно и шум сзади. Удар об пол отрезвил. Я протянула руку и схватилась за штору.

— Верония… — Тихий голос, похожий на мольбу.

Чтоб его Посланцы тьмы забрали. Движение, и штора поехала в сторону, кольца загрохотали об карниз — словно темнота кричала, растворяясь в золотых лучах света. Он ударил по глазам, и сзади раздался крик.

Опекун стоял рядом и закрывал глаза локтем, второй рукой водил в воздухе. Искал меня и скалился, рычал от злости, топтался на месте. Он ослеп, но не оглох — услышит, если отползти, нужно что-то придумать.

Я шарила глазами вокруг. Мягкий ковер, штора колыхалась, лакированные туфли, так близко.

— Верония-я-я! — взревел опекун.

Что делать, что, что, что?! Взгляд упал на небольшой столик с одной ножкой. Он валялся неподалеку, видимо, об него и ударилась в темноте. Я поползла к нему, платье предательски зашелестело, и опекун повернулся ко мне.

То ли столик оказался легким, то ли помог испуг, но я сумела поднять его и замахнуться. Удар напоминал молнию, которая прошла через все тело. Стоило попасть по чему-то твердому, как появился страх ранить или убить, но было поздно.

Глухой звук падения, собственное дыхание, столик отлетел и грохнулся в стороне. Все. Тишина давила на уши, и ничего не удавалось понять. Я готовилась продолжить борьбу и таращилась на черный, поблескивающий силуэт, пока не поняла, что это был опекун. Он лежал на спине и мирно дышал, будто только что не хватал меня и не прижимал к креслу.

Было страшно двинуться и привлечь его внимание, вдруг притворялся? Из глубины комнаты доносилось тиканье часов, время шло, но ничего не происходило. Нельзя так дальше, нельзя сидеть, нельзя оставаться в этом забытом светом доме.

Меня трясло, с трудом удалось встать и броситься к двери. Я опять споткнулась о тот же столик — после пережитого все плыло перед глазами. Уже у двери появилась мысль, что опекун очнется и велит догнать меня… очнется ли? Посланники света, что я натворила?

Кровь до сих пор бурлила, сознание просыпалось и становилось ясно, как все ужасно. В голове возник несвязный план, и я кинулась в свою комнату. Стоило распахнуть двустворчатые двери, как показалось лицо Шарвай.

— Беги… беги, — дышать было нечем, и голос прерывался, — беги, пошли кого-нибудь за доктором Берклом, быстро!

Шарвай смотрела на меня и хлопала глазами. Я подлетела к ней и потрясла за плечи.

— Давай беги, скорее!

— Что случилось? — испугалась она.

— Беги, пусть доктор Беркл едет быстрее!

— Аделф?.. Хорошо, только отпусти меня.

Я только что сообразила, что не давала ей уйти. Шарвай так растерялась, что умчалась без вопросов, а мне пришлось вернуться в комнату опекуна. Не казалось, что ему было плохо — выглядел спящим и невинным. Я же не хотела, он напугал меня, хотел изнасиловать, потом рычал, хватал… Это случайность, я не хотела.

Муки совести не отпускали, пришлось заставлять себя стаскивать с опекуна шейный платок. Пальцы тряслись, с трудом удалось скрутить большой узел посередине и вставить ему в рот, а концы завязать на затылке. Вряд ли надежный кляп, но лучше сейчас не выйдет. Руки я связала другим шейным платком, который взяла из шкафа.

После происходило… ничего. Не возникло мысли хотя бы сесть, имело значение только дыхание опекуна. Плавный вдох, выдох, мгновение задержки, за которое холодело в груди, и снова вдох. Жив, хвала свету. А если он не проснется, и я стану убийцей? Или я дура, которая ждет, когда проснется ее палач?

Время не ощущалась, была только бездна вопросов и сомнений. Сердце едва не разорвалось, когда в дверь постучали, и из коридора донесся голос Аделфа — наконец-то, он поможет! Я кинулась открывать и втащила его в комнату, захлопнув дверь перед лицом Шарвай.

— Помоги, он не приходит в себя. Я ударила его, кажется, по голове… Не стой, сделай что-нибудь!

Бедняга удивленно моргал, пока не увидел лежащего опекуна. И снова пропало время, снова меня душили страхи, пока Аделф склонялся над ним и открывал веки, поворачивал голову, считал пульс. Как же невыносимо долго, и двигался он торопливо, будто все плохо, будто сейчас скажет что-то кошмарное.

— Не серьезно, — задумчиво протянул Аделф, — в худшем случае помучается от слабости и головной боли, но вряд ли что-то еще. Дам ему лекарство, он проспит до утра.

Я слушала и чувствовала, как уходило напряжение. Обошлось, слава свету, теперь даже воздух легче проходил в легкие. Паника отступила, тело показалось мягким, и я рухнула в кресло.

— Верония, — осторожно произнес Аделф, — что случилось?

Он опустился передо мной на корточки и внимательно смотрел в глаза. Знакомый участливый взгляд окончательно сломал волю, и глаза наполнились слезами. Хотелось тепла и утешения, чего-то искреннего, наконец.

— Аделф. — Я всхлипнула и кинулась ему на шею, спрятала лицо в бархатном фраке и говорила без остановки. Было страшно, что сейчас он уйдет и оставит меня одну. Но Аделф не пытался отстраниться и крепко обнимал, мягко покачиваясь из стороны в сторону.

— Ты не виновата, — шепнул он и поцеловал меня в висок.

Я не хотела плакать, но было слишком много эмоций, чтобы держать их внутри. Вместе со страхом ушли силы, и какое-то время мы не двигались, витая в своих мыслях.

Аделф поднялся, достал из своего саквояжа какой-то порошок