василиска. Я воспользовался возможностью окончательно окаменеть навсегда там, где следует.

— Твоя подружка, наверное, должна быть в восторге...

— А как у вас, шеф, хорошо все прошло? — продолжает он, не клюя на крючок. — Похоже, вы произвели просто фурор с новым драконом?

Пожав плечами, я тянусь к бланку заявки на оплату командировочных расходов и помахиваю им в сторону стажера:

— Главное, сынок, чтобы клиент остался доволен. Остальное — всего лишь пыль в глаза!

Шесток всякому сверчку

Каждое живое создание имеет свое предназначение на земле, учил меня отец. Его любимой фразой было: «Если что-то нельзя сожрать, все равно на него можно сесть». Идея та же самая, или почти та же, если немного поразмыслить. Я знаю, что для старых троллей размышлять — все равно что болеть постыдной болезнью, но новые-то поколения должны приспосабливаться к меняющемуся вокруг них миру, или хотя бы делать такой вид. Моей карьере не повредит, если я стану сосредоточенно морщить лоб пару-тройку раз в день, даже если это будет мне стоить некрасивых трещинок в уголках глаз.

С учетом уже сказанного я понимаю, почему в той истории с единорожкой все сразу подумали на меня...

* * *

Я засел в своем кабинете и просматривал бухгалтерский баланс за неделю: водил указательным пальцем по рядам крошечных цифр, нарисованных гоблинами из финансового отдела. А поскольку самый маленький из моих пальцев прихватывает сразу четыре ряда, это происходило довольно быстро. За прошедшие годы я уяснил пару вещей: я могу различить большинство цифр и знаю, что гоблины делают куда меньше ошибок, когда видят, что балансовые отчеты возвращаются с отпечатками пальцев тролля посередине.

Гном-бригадир, как обычно, вошел без стука; надо сказать, что дотянуться до дверного молотка у него нет ни малейшего шанса, разве что он взберется на плечи кого-то из своих товарищей. А это водится только у профсоюзных деятелей — когда у них получается договориться, кто из них будет самый верхний.

— Ты бы не оставлял следы после своих делишек валяться где попало, — заявил он, постукивая рукояткой топора по своей ладони. — Мои парни этого не любят!

— У вас же должен быть перерыв?

— Ну, и? Мы во время обязательного отдыха делаем, что хотим, и на дне четвертого туннеля нашли жилу, которая многообещающе смотрится. Свинец и серебро, со следами...

— Ага, конечно. А на квоты добычи, как водится, сел своей задницей и сижу я, да?

— Ты не только на квоты сел своей здоровенной задницей, — с необычной яростью бросил гном. — Поэтому мы бы хотели, чтобы ты прибирал свои игрушки, когда заканчиваешь.

Я отложил баланс обратно на гранитную плиту, служащую мне вместо стола, и посмотрел на него округлившимися глазами.

— Придется тебе объясниться, малыш, и в твоих интересах, чтобы я все правильно понял с первого раза.

— Пошли со мной...

Следует пользоваться любой подвернувшейся возможностью размять ноги. Неплохо расслабиться на офисной работе, однако от нее мои суставы со временем зарастают мхом, если вы понимаете, о чем я. Я попал туда, где я сейчас, будучи исключительно сообразительным для тролля, но в глубине души я ничем не отличаюсь от мелюзги, которая машет кирками там, внизу, — ну, отличаюсь, но это просто вопрос размеров. И бороды.

Мой кабинет выходит прямо в главную пещеру. Меня встречает оглушительная тишина. Гномы сгрудились в кучки по семеро, и в основном стоят ко мне спиной. Даже кузничный дракон дышит чуть слышно, его пламя установлено на минимум. Если бы я так не сосредоточился на том, чтобы отличать тройки от восьмерок, я бы уже почувствовал, что назревает нечто. В этом-то и заключается проблема с балансовыми отчетами. Когда вы слишком в них погружаетесь, то забываете о реальной жизни.

Четвертый туннель открывается сразу за складом слитков. Это достаточно широкий проход, чтобы по нему могли пройти в ряд с полдюжины гномов. С потолка свисают гроздья фосфоресцирующих грибов. Тащась за бригадиром по вбитым в пол рельсам, я осматриваю состояние подпорок. Давно я не проверял этот участок, но запах пыли вроде бы свежий.

— Я думал, этот участок уже не разрабатывается, — говорю я, указывая на недавние раскопки.

— Это детвора развлекается, — отвечает бригадир, избегая моего взгляда. — Брось это, тут есть кое-что похуже!

Я делаю мысленную пометку повторить для всего коллектива общий обзор квартальных квот. Проблема с гномами в том, что они никак не поймут, что такое регулируемая экономика — пока они могут добывать что-то хоть сколько-нибудь ценное, им все равно, будет ли на него спрос. Это у них в крови. В результате большинство из них спит на матрасах, набитых драгоценностями, и насаживают об них себе синяков на пояснице, отчего делаются сварливыми.

— У меня к тебе вопрос, — говорю я, отскребая прилипший кусок гриба со лба. — Незаконченная штуковина с торчащими рожками — это тройка или восьмерка?

— Тройка. Восьмерка — это полная петля, а тройка — это восьмерка, разрезанная пополам. Вот почему три — это половина восьми, понятно?

Он брякает киркой об рельс. В другом конце туннеля ему отвечает такое же звяканье. Над темной массой поперек туннеля медленно качают фонарем. Вонь, доходящая до моих ноздрей, слишком знакома.

— Детвора развлекается, да? — кидаю я, ускоряя шаг.

В спешке я срываю целые комья грибов, и при каждом повороте головы мой череп мечет отблески света.  Мои шаги грохочут все сильнее. В грубо вырубленной в конце туннеля ротонде над бледным, как слоновая кость, телом склонились два гнома.

Это старушка Жалнá, единорог-талисман горизонта. Она зверски раздавлена. Ноги переломаны в нескольких местах, грудь раздроблена. Ее спутавшаяся грива запятнана кровью. Только рог невредим и целится под углом в меня, словно обвиняет.

Я нагибаюсь, приподнимаю ее голову и заглядываю в окровавленные глазницы. Говорят, что единороги запоминают тех, кто к ним прикасается, и берегут глубоко в глазах эту память. В глазах Жалны я читаю лишь безликое удивление.

— Что она здесь делала? — шепчу я, осторожно укладывая ее голову на каменный пол.

— Мы ей в конце галереи укромное местечко устроили, — смущенно объявил один из гномов. — Никто больше не пользуется нераспечатанными дискетками, а она только их и могла развозить. Она чувствовала, что стала бесполезной. Поэтому мы по очереди ухаживали за ней, приносили ей корм, когда приходили покопать. Ну... когда мы проходили рядом, в смысле.

— Тебе не