— Гуляю, — отозвалась я невпопад, когда молчание стало неприличным.

На добром лице старшей медсестры крупно проступило: «Я же вижу, что у тебя что-то случилось! Расскажи, помогу!». Я улыбнулась и отрицательно качнула головой. Нет, одного «помощника» хватает, как бы его еще отвадить…

— Ладно, — Вика потушила сигарету о край урны. — Хорошего дня, Марусь. Заходи чайку попить, если надумаешь.

— Спасибо, — я кивнула.

Она ушла, а я достала планшет и проверила почту. Начальство, получив с утра отчет, нагло молчало. Впрочем, оно всегда было наглым и молчаливым и открывало рот только в крайнем случае — или допросить, или предупредить. Стёпа тоже молчал. Я посмотрела на серое здание хирургии. Заняться делом, раз мысли не ловятся?.. Формально я в больнице не работала, конечно, но после бабы Зины никто не интересовался, зачем я брожу по коридорам. Ведьма же, шептались коллеги. Да, коллеги — одно лечим, другое калечим, да простят мне такое сравнение честные эскулапы.

Я вздохнула. Всегда ненавидела свою работу… Всегда. С детства мечтала быть обычным целителем — лечить и спасать чужие жизни. Но мечты сбываются не по-нашему, а по-своему. И целителем я стала, да не тем. Но появился Стёпка — и с ним появилась надежда. Смогу. Если не развернуть свою силу от тьмы к свету, то дотягиваться до него тогда, когда это необходимо.

…и снова вспомнился тот февральский вечер. Кромешная тьма. Разбитые дороги. Гололед. Грохот. И безумная, пульсирующая вспышка боли. Сначала я хотела только забрать боль — это всегда получалось. Чтобы не мучился до приезда скорой. А когда увидела… Грешна, думала оборвать жизнь — да, чтобы не мучился. Жить там было… нечему. Но сила — и то, что всегда мечтало спасать, — поступила иначе. И когда чужая боль, электрическими разрядами пробежав по рукам, добралась до головы и замкнула сознание, погрузив меня во тьму… сила поступила иначе.

И с тех пор я ошивалась возле больницы или бродила по обшарпанным коридорам и пыталась. Снова и снова пыталась поймать то ощущение и сотворить маленькое чудо. Но не получалось. Видимо, сломанных костей и почечных колик… мало. Но первый шаг в нужном направлении сделан, и я не теряла надежды на следующий. Чтобы протоптать заветную тропу. К свету.

Сила, говорила наставница, это твое внутреннее солнце, а на нем есть невидимые пятна. Черные, если солнце — свет, или же белые. В природе нет абсолютной тьмы или света, и в нас — тоже. Нужно лишь увидеть, нащупать, научиться касаться и работать. Поверить, в конце концов. И раз появилась возможность совместить необходимое с приятным, я вовсю ею пользовалась.

И, кстати, о «надежде»… Требовательно зазвонил телефон. Стёпа проснулся и жаждал подвигов. Волшебных. Причину отвадить его я так и не придумала, поэтому… А на «там опасно» он не поведется. Только возбудится еще больше.

— Да, привет, — я взяла трубку. — Да, у больницы. Куда? Сейчас подойду.

И, уходя по разбитой асфальтовой дорожке к воротам, опять ощутила спиной вчерашний взгляд. И опять то же юное сердечко. Где-то на крыше. Теоретически я могу его и отсюда прихватить… Но пусть живет. Пока. Молодой еще. Ошибётся. А я буду рядом.

При виде меня Стёпа поднял брови:

— Ты что, собралась в «Зомби-апокалипсис» в длинной юбке и на каблуках?

— Долго ли переодеться, — я хлопнула по сумке и пояснила: — У меня же имидж.

А имидж — это и роль. Пока я в ней, мне проще быть той, кем приходится, и делать свою работу.

От больницы до «аттракциона» — полчаса пешком, и мы с удовольствием прогулялись, обсуждая дела. Стёпа переживал, не начал ли второй хирург потреблять прямо с утра, но я заверила, что Егорыч: а) совершенно трезв и б) по заразительному примеру патологоанатома тоже бросил пить. Совсем.

Коллега поверил мне на слово, успокоился и вспомнил:

— Нам, кстати, нужна пятиэтажка. С балконами, кажется…

— …желтыми, — я рассеянно глянула по сторонам на перекрестке и остановилась, заметив красный сигнал светофора.

По архитектуре города можно было легко изучить историю заселения. Легкие двухэтажные усадьбы чередовались с деревянными бараками и «времянками», сменялись солидными «сталинками» и угрюмыми хрущевками, из-за которых виделись редкие «грибы» девятиэтажных новостроек. Машин было немного, а светофор — один на весь город. Серьезно, один — и на одной лишь стороне перекрестка.

— Откуда знаешь про балконы?

— Я же ведьма. А слово «ведьма» образовалось от «ведать», то есть знать, — я невозмутимо пошла по «пешеходке» на зеленый свет, отгоняя гнусную мысль.

Нет, легкий сердечный приступ на ближайшей скамейке — это очень подло. Поймет же наверняка и обидится. К лучшему, конечно… Но подло. И, по классике, мы в ответе за тех, кого приручили.

Вторник, середина дня, но прохожих на улицах хватало. На меня смотрели косо и с опаской, а Стёпе улыбались, как родному. За полгода через его руки прошла едва ли не половина жителей, а остальные, как ни странно, мечтали пройти. Коллега скромно улыбался, кивал и здоровался, а я шла строго к парку, за которым маячили, полускрытые первой листвой, старые кварталы. Пока солнце высоко, надо всё успеть. Днем местные «зомби», разумеется, спят, а ближе к вечеру точно выползут — накраситься, нарядиться, поработать…

В парке, заметив, что мой спутник отстал, беседуя с бывшим пациентом, я оглянулась и сняла кольцо с иллюзией. Джинсы, кеды, свитер, рюкзачок и никакого привычного «ведьмовского» макияжа. Некогда мне лазить по кустам и переодеваться… И снова отогнала подлую мысль о солнечном ударе или отравлении. Хочет человек сказки в жизни — будет ему сказка. Страшная, но… Имеет право хотеть. А вот я права впускать его в наш мир не имею. Но — таких, как я, не наказывают и…

— Мар, подожди!

Я остановилась у проржавшей скрипучей калитки и обернулась. Стёпа подошел и одобрительно присвистнул:

— Надо же, у тебя под этими страшными юбками есть красивые ноги! А я-то думал…

— Они не страшные, а приличные. И у меня же…

— …имидж, помню, — он весело кивнул: — и муж. Вроде даже любимый.

Точки над «ё» мы расставили через неделю после знакомства. Я всегда считала, что нам дано слишком мало времени, чтобы годами ходить вокруг да около. И лучше поставить человека в неудобное положение и смутить, но сказать всё прямо, честно и сразу. Ибо. Большинство человеческих проблем — оттого, что люди говорят, когда нужно промолчать, и молчат, когда нужно говорить. И молчат о том, о чем нужно говорить.

— Не «вроде», а «даже», — я толкнула скрипучую калитку. Сердце неприятно кольнуло тоской. Зря вчера начала вспоминать… — А у тебя не на меня стоит, а на мою магию, как и на все необычное. А на сердце у тебя Аня, анестезиолог. И в штанах, извини за прямоту, — тоже. А со мной тебе просто… — я помолчала, вспоминая подходящее современное слово: — прикольно. Но лучше бы ее в кино сводил, чем шататься по сомнительным местам со старой сумасшедшей ведьмой.