гораздо проще, чем пан думает! – улыбнулась Елена и смущенно потупила взгляд. – Насколько я поняла, пан направляется к Хмельницкому, чтобы поступить к нему на службу?

– Именно так. Заклинаю не осуждать меня, просто другого выхода нет.

– О каком осуждении может идти речь! Мы с паном оказались, как говорят хлопы, в одной лодке. Я тоже должна спасать свою жизнь, ведь мое отсутствие дома наверняка заметят и сделают единственно возможный вывод… Ни мой муж, когда выздоровеет, ни его вечно пьяные приятели-буяны не простят мне, что я увела добычу у них из-под носа. Если пан и вправду благодарен мне, пусть поможет добраться до Хмельницкого!

Брюховецкий выпучил глаза (насколько это вообще было заметно в ночной тьме) и издал сдавленный горловой звук. Он был потрясен до глубины души.

– П-пани хочет ехать к с-самозваному г-гетману?! – шляхтич от изумления даже начал слегка заикаться. – На бога, з-зачем?!

– Чтобы воссоединиться с любимым человеком, – с хорошо рассчитанной толикой стыдливой скованности отозвалась Елена. – От которого меня силой увез пан подстароста чигиринский, мне на горе и слезы. Именно за это Хмельницкий и вызвал его на поединок.

– Матка Бозка! – застонал потрясенный шляхтич. – Мне кажется, что я по-прежнему сплю и вижу… Кх-м! – вдруг яростно закашлялся он. – Так, значит, пани все выдумала? Это не пан Чаплинский вызывал Хмельницкого, а наоборот?!

– Совершенно верно. Уж куда такому трусу, как пан Чаплинский, кого-то вызывать! Тем более прославленного воина, множество раз обагрявшего свою саблю кровью на поле брани! Вызов прислал Хмельницкий. А оскорбитель, похитивший его любимую женщину, послал вместо себя в назначенное для поединка место четверых наймитов. Хмельницкий чудом остался жив, отделавшись раной на темени.

– Мерзавец, трус, пся крев! – заскрежетал зубами Брюховецкий. Спохватившись, молвил виноватым голосом: – Прошу прощения, не сдержался…

– Увы, пан прав. Мой так называемый супруг – именно мерзавец и трус. Пан легко может судить, была ли я счастлива с ним… Тысяча извинений, есть вещи, о которых женщина постыдится рассказать даже самой близкой подруге, поэтому я умолчу. Но, Езус свидетель, моя жизнь с этим человеком была похожей на адские муки! – Елена всхлипнула.

Наступила тишина. Наконец Брюховецкий тихо произнес – без осуждения и злости, просто констатируя факт:

– Так вот почему пани так настойчиво толкала меня на поединок. Она хотела моими руками убрать опостылевшего мужа!

– Мне стыдно… – прошептала женщина, постаравшись, чтобы голос дрогнул. – Но я не видела другого выхода! Оставалось или наложить на себя руки, погубив свою бессмертную душу, или отравить моего мучителя, с тем же результатом. Пан оказался настоящим спасителем! Ах, если бы он не стал проявлять лишнего благородства, когда раненый подстароста чигиринский оказался в его полной власти…

– Не нужно таких слов! – отрезал Брюховецкий. – Я уже говорил тогда и скажу снова: на бесчестный поступок не способен. Пусть наш род всегда был небогатым, но его имя не запятнано! – Он выдержал паузу, видимо собираясь с мыслями. – Хорошо, будем считать, что я не в претензии к пани. Так, значит, к Хмельницкому? Решение твердое?

– Да, именно так! – кивнула Елена.

Шляхтич как-то неопределенно хмыкнул, пожал плечами.

– Но я ведь не муж пани, не родственник. Как мы объясним, что едем вместе, да еще без слуг? Пани ведь не может ночевать под открытым небом, да еще зимой… ей нужен хоть какой-то комфорт. Придется останавливаться на постоялых дворах или просить приюта в шляхетских маетках. Сразу же пойдут сплетни, пересуды… – он замялся.

«Нашел время вспоминать о приличиях!» – с раздражением подумала Елена.

– Не вижу никаких проблем, – улыбнулась она. – Мы будем изображать супругов!

– Как?! – ахнул шляхтич, вздрогнув всем телом.

– Обыкновенно! Я – ваша законная жена, пани Брюховецкая. Разумеется, лишь с виду! Чтобы не смущать посторонних. А также пана! – проворковала женщина.

– Матка Бозка! – в голове бедняги шляхтича все смешалось. К своему неописуемому ужасу и стыду, он снова вспомнил очаровательную и греховную «наездницу», оседлавшую его чресла и покачивавшуюся в такт толчкам… – Но… Но это же неприлично!

«Неприлично быть таким глупцом!» – хотелось закричать Елене.

– Не могу согласиться с паном. Что тут такого? Да, ложь – смертный грех, но ведь ради благой цели! Мы потом искупим его. Покаемся на исповеди, прочитаем сколько-то «Аве…»[14] или «Те Деум…»[15].

– Ах, да речь же не об этом! – чуть не застонал шляхтич. – Коли мы изображаем супругов, нам же придется… Э-э-э… Спать в одном помещении!

– И даже, возможно, в одной постели, – смиренно вздохнув с видом великомученицы, которую наконец-то оставили в покое, сказала пани Чаплинская. – Но я надеюсь, пан не допустит ничего… э-э-э… неподобающего?

«А хотя бы и допустил… Лишь бы держал язык за зубами».

– Полагаю, мы обо всем договорились? У пана исчезли наконец сомнения?

– Нет! Это решительно невозможно! – вскинулся Брюховецкий. – Правила приличия, все устои и нормы… Я не могу на такое согласиться.

Елене страстно захотелось огреть его чем-нибудь по голове.

– Так-то пан благодарен мне за спасение? Это он называет «отплатить добром за добро»? – в голосе женщины явственно прорезалось шипение змеи. – Что же, пусть разворачивает лошадей и везет меня в маеток пана подстаросты чигиринского! На верную смерть! Достойный поступок, который прославит род Брюховецких.

– О Езус! – не то прорычал, не то простонал шляхтич.

– Или пусть бросает меня одну, на потеху и растерзание первому же разбойнику или беглому хлопу! – договорила Елена. – Истинно шляхетское благородство! Ведь главное, чтобы не пострадала собственная честь… А жизнь и честь какой-то беззащитной женщины – это такой пустяк!

– На бога, довольно! – повысил голос Брюховецкий. – Мое терпение имеет предел!

Елена послушно умолкла, чувствуя безмерную усталость и какое-то странное равнодушие. Будто выплеснула с этой вспышкой язвительного гнева все свои силы.

Наступило молчание. Лишь скрипел снег под полозьями саней да доносился приглушенный топот копыт.

– Пусть все будет так, как хочет пани, – вымолвил наконец шляхтич. – Я сделаю все возможное, чтобы доставить ее к Хмельницкому живой и невредимой.

– Я буду в вечном долгу у пана! – прошептала Елена, чудом удержавшись от рыданий. Накопившееся нервное напряжение дало о себе знать.

«Матка Бозка! Только бы он не догадался, что про опасность, грозившую ему, я тоже соврала… Ведь тогда разъярится и повернет обратно – ей-ей, повернет!»

Глава 9

Я все больше и больше убеждался, что сделал правильный выбор, поставив на князя Иеремию. Есть люди, которыми невольно искренне восхищаешься. Даже зная, что на них грехов (и тяжких!) как блох на бездомном бобике. Называйте это как угодно: тоской по сильной руке, стокгольмским синдромом или прочей хреновиной… Факт оставался фактом. Вишневецкий заслуживал именно восхищения –